Книга Повести Ангрии - Шарлотта Бронте

Она не знала, куда Нортенгерленд и Заморна собрались ехать и чем заняты их мысли, иначе бы не пела совсем. Скорее всего, догадайся герцогиня, как много ее муж и отец думают о маленькой Каролине Вернон, она бы села и заплакала. Наше счастье, что мы не можем заглянуть в сердце своих близких. Как сказал поэт: «Когда неведенье блаженно, безумье знания искать». Если нас греет уверенность, что те, кого мы безраздельно любим, отвечают нам тем же, стоит ли отдергиваться завесу и показывать другой объект их привязанности? Герцогиня Заморна знала, что мисс Вернон существует, но никогда ее не видела. Она полагала, что Нортенгерленд и не вспоминает про дочь; что до Заморны, ей и в голову не приходило мысленно связать его с мисс Вернон.

Покуда миссис Уэллсли напевала про себя «Ужель омрачили печали беспечную юность твою» и сладостные звуки фортепьяно доносились из-за прикрытых дверей, мистер Уэллсли-младший и мистер Перси-старший сидели друг напротив друга набычившись. Им явно не о чем было говорить, но мистер Уэллсли налегал на вино сильнее обыкновенного, а мистер Перси разбавлял и опрокидывал в себя одну стопку бренди за другой. Наконец мистер Уэллсли спросил у мистера Перси, намерен ли тот сегодня оторвать себя от стула. Мистер Перси ответил, что ему хорошо и здесь, но поскольку дело все равно надо когда-нибудь сделать, можно тронуться прямо сейчас. Мистер Уэллсли сообщил, что не намерен более спорить и мистер Перси волен поступать, как ему заблагорассудится, присовокупив, впрочем, что это прямая дорога в ад и он всем сердцем желает, чтобы мистер Перси уже достиг пункта назначения. Жаль только, что маленькая глупенькая Каролина Вернон составит ему компанию.

— В то время как с вами, — сухо заметил мистер Перси, — ее ждал бы рай. Меня гложет странное подозрение, что девушке безопаснее быть в аду со мною, чем в райских кущах с тобой, дружище Артур.

— Вы не одобряете мой план воспитания мисс Вернон? — произнес его светлость тоном школьного учителя.

— Я предпочел бы иной.

— Вы пьете слишком много бренди, — продолжал августейший ментор.

— А вы — шампанского, — отвечал его друг.

— Тогда нам обоим лучше трогаться, — проговорил герцог. Он встал, позвонил в колокольчик и потребовал лошадей. Оба джентльмена нетвердой походкой сошли с крыльца и забрались на коней; через минуту они, без сопровождения слуг, уже летели во весь опор, словно гонясь за болотным огоньком.

Людские настроения переменчивы: между Нортенгерлендом и Заморной, которые только что были на грани ссоры, воцарилось дружеское согласие. Мелкая размолвка по поводу дальнейшего воспитания мисс Каролины отошла в сторону. Да и сама мисс Каролина, казалось, была забыта. За всю долгую поездку через Хоксклифский лес ее имя не прозвучало ни разу. Они говорили быстро, оживленно, временами со смехом. Я не хочу сказать, что смеялся Нортенгерленд, однако Заморна то и дело разражался хохотом. Они ненадолго вновь стали Эллрингтоном и Доуро. Шампанское ли с бренди произвело эту перемену, гадать не берусь. Впрочем, они были не пьяны, лишь слегка навеселе. Их мысли не путались, просто били ключом.

Мы не знаем, какие перемены судьбы принесет следующий порыв ветра и какой нежданный гость может через минуту постучаться к нам в дверь. Так, возможно, думает сейчас леди Луиза Вернон, сидя у камина в своем уединенном доме, скрытом за густыми деревьями. Почти семь; хотя на дворе июль, промозглый вечер на исходе хмурого дня заставляет вспомнить скорее об октябре. Соответственно ее милость с утра не в духе. Она воображает себя ужасно больной и хотя не может сказать точно, в чем ее нездоровье, сидит у себя в туалетной, подложив под голову подушку, и сжимает в руке флакончик с нюхательными солями. Знай леди Луиза, чьи шаги слышны сейчас перед ее домом, уже на самом крыльце, она бы спешно переменила платье и причесалась, поскольку в неряшливом дезабилье, с кислой миной и взлохмаченными волосами, выглядит крайне непривлекательно.

— Элиза, мне надо лечь, я не могу больше сидеть, — обращается она к горничной-француженке, которая шьет в нише у окна.

— А ваша милость не примерит платье? — спросила служанка. — Оно почти готово.

— О нет! Зачем мне платья? Кто меня в них увидит? О Боже! Как жестоко этот варвар со мною обращается! У него нет сердца!

— Ах, мадам! — возразила Элиза. — У него есть сердце, не сомневайтесь. Attendez un peu,[44]месье любит вас jusqu’a la folie.[45]

— Ты так думаешь?

— Он смотрит на вас с таким обожанием.

— Он никогда на меня не смотрит. Это я на него смотрю.

— А как только вы отворачиваетесь, мадам, он меряет вас взглядом.

— Да, презрительно.

— Non, avec tendresse, avec ivresse.[46]

— Тогда почему он молчит? Я довольно говорила, что обожаю его и боготворю, хотя он такой холодный, гордый, жестокий мучитель!

— C’est trop modest,[47]— мудро отвечала Элиза. Очевидно, это замечание изумило ее хозяйку своей нелепостью, и та разразилась смехом.

— Я не могу этого слышать, — сказала она. — Ты безмозглое существо, Элиза. Наверняка воображаешь, будто он и в тебя влюблен. Ecoutez la fille! C’est un homme dur. Quant’#224; l’amour il ne sait gu#232;re qu’est-ce que c’est. Il regarde les femmes comme des esclaves — il s’amuse de leur beaute pour un instant et alors il les abandonne. Il faut ha#239;r un tel homme et l’eviter. Et moi je le ha#239;s — beaucoup — oui je le deteste. Hela! combien il est diff#233;rent de mon Alexandre. Elise, souvenez-vous de mon Alexandre — du beau Northangerland![48]

— C’etait fort gentil,[49]— ответила Элиза.

— Gentil! — воскликнула ее милость. — Elise, c’etait un ange. Il me semble que je le vois — dans cette chambre m#234;me — avec ses yeux bleus, sa physiognomy qui exprimait tant de douceur — et son front de marbre environn#233; des cheveux chataignes.[50]