Книга Foxy. Год лисицы - Анна Михальская

Я выхожу после сна, полного запахами горячей поры, далекими звуками звенящего лисьего взлая, взглядами узких янтарно-зеленых глаз, близким дыханием… Что – сон, что – явь? Проснувшись, не сразу поймешь.

Но что тут понимать? Горячее, живое – всегда сон… Холодное, пустое – это явь. Жизнь. Моя жизнь. Теперь так.

После охоты я сажусь у норы. Жду. Смотрю, как проносятся мимо грохочущие гончие моих одиноких дум – всегда по своим блестящим тропам, не сворачивая, в вечной погоне – за кем? За чем? Ни разу не видела, как что-то поймали эти скрежещущие и воющие охотники. Где их добыча?

Может быть, увижу со своего высокого камня? Я легко вспрыгиваю на бетонную опору и смотрю. Видно далеко, но поезд уже скрылся за лесом.

Восходит солнце. Я смотрю, как поднимается из-за оврага, над соснами, красный круг, как малиновое пламя загорается алым, потом зеленым и золотым и, добела накалившись, взмывает вверх, в небо, словно голубь из голубятни.

А я все жду.

Пусто. В черных елях у насыпи перекликаются сойки – новый выводок, яркие, молодые, глупые. В березовой роще среди белых стволов мелькают черно-белые сороки, такие же молодые и глупые, как сойки. Увидев меня, стрекочут – бессмысленные трещотки… В ушах звенит непрестанный синичий писк. Скучно…

Высоко надо мной пролетает, переговариваясь, пара воронов. Двое, их двое…

Никогда, – говорят вороны друг другу.

А я все равно жду. Жду и сама знаю: никогда.

Хоть бы собака, чтоб испугаться, бежать, прятаться, путать след, нестись так, чтоб колотилось сердце, а хвост вился позади гордым флагом, чтобы лететь со всех ног, чтобы забыть, забыть…

Только не ждать.

Да хоть бы – охотник.

Как я жду его, охотника. Вспышка, гром – и наконец покой. Скорей бы.

Как я устала ждать.

3. Феникс (ноябрь)

«В этот костер феникс радостно кидается и сгорает…»

Древняя восточная легенда

Это была моя вторая ночь с любимой за двадцать лет.

А по сути первая – ведь двадцать лет назад, в ту ночь, которую Лиза проплакала у меня на груди, то затихая, то вновь сотрясаясь от рыданий, я еще не знал, что это плачет моя любимая. И единственная – та, что была, есть и пребудет. Нет, ничего этого я и подумать не мог. Молод был, и вся жизнь была впереди, и мнилось, что с настоящей моей любовью я разделен навсегда – океаном и «железным занавесом», но кто знает, все может быть, а вдруг…

Мне только странно было тогда, что я никак не могу успокоить эту непостижимую рыжую женщину, и страшно – вот как, наверное, жены и матери оплакивают своих убитых. Я лежал на спине, смотрел в потолок старого дома, ветер беспокойно гремел листами железной крыши, а она распласталась у меня на груди, раскинув руки, словно птица – легкая, теплая, безутешная… Она оплакивала убитую мной любовь, а я терпеливо ждал, когда же все это кончится. И хвалил себя за то, что остался на всю ночь, чтобы помочь ей вынести мой удар. И гордился своим благородством. Наконец, под утро, когда она затихла, забылась, я ушел, тихо притворив за собой дверь. Я сделал для нее все, что мог, – так мне казалось.

Закрыл дверь за своей живой жизнью, шагнул в едва проснувшийся мир, не зная, что и жив-то буду, только пока согревает мою грудь живая вода ее слез. Затворил за собой ту дверь – и пролежал на земле в беспамятстве целых двадцать лет – будто мертвой водой сбрызнули, а живой не хватило.

И вот, двадцать лет спустя, пришла наша благая ночь, и вся она была – любовь, и моя исстрадавшаяся жертва, моя добыча, моя награда, моя рыжая лисица, щедрая и бесхитростная, снова плакала у меня на груди – тихо и счастливо. Ее слезы текли и согревали мне сердце, и я наконец ожил. И проснулся.

В окно светило бледное утро первого дня предзимья.

Мы смотрели вместе в окно, мы пили вино из одного стакана, а потом, как и полагается в начале каждого дня ХХI века, открыли почту.

Я получил несколько писем. Последнее я открыл с содроганием – оно было от Аликс. Тема – «Квартира».

Аликс писала по-английски. Наверное, чтобы быть точной. Далее, чтобы избежать неясностей, следовал русский текст.

«Я остаюсь на родине навсегда, – читал я, не веря глазам, – настал черед моей американской судьбы. Я обеспечу Лолу и возьму на себя все заботы о ней до ее совершеннолетия. Квартира в этом безобразном доме, где ты читаешь это письмо и где я провела с тобой почти восемнадцать несчастных лет, отныне твоя. Я устрою так, что бракоразводный процесс не потребует твоего приезда. Надеюсь, что и ты предпримешь аналогичные действия. Прошу тебя как можно скорее узнать необходимые детали официального оформления моих намерений в России и сообщить их мне. Прости. Александра».

Это была свобода.

* * *

Incipit vita nova.[27]

Данте Алигьери

Когда я в последний раз вошла в «Зону К», чтобы собрать вещи, в квартире никого не было. Я вошла в темноту коридора и, не раздеваясь, долго смотрела в зеркало. Оттуда глядело на меня незнакомое лицо. Такое я видела впервые. Ржавые пятнышки времени на оборотной стороне стекла, словно веснушки, россыпью покрывали часть правой щеки – или левой? Все остальное было новое. Но я не стала всматриваться: не хотелось оставаться дольше, чем нужно.

Скоро зима, и понадобятся теплые вещи. Черные сапоги… Вот они. Дубленка, несколько свитеров, пара юбок, джинсы – вот и все, что у меня было. Все это не заполнило экспедиционного рюкзака и до половины. Полевая одежда хранилась на базе в Звенигороде, оборудование – на кафедре, но что-то оставалось и на даче. Придется все-таки еще раз съездить.

Так, компьютер, несколько милых мелочей – фарфоровая лисичка, старинная японская вазочка – на ней тоже лиса, но хвостов у нее очень много. Еще какая-то ерунда. Елочные игрушки остаются Сашке и его девушке. Какое все-таки у нее странное имя – Донна… Вовсе и не имя, кажется.

Книги… Я в растерянности взглянула на полки. Нет, возьму только две. На первое время, то есть навсегда, вполне хватит.

Самоучитель итальянского языка. Он у меня еще со школьных времен. Из букинистического на Арбате – того, что был ближе к «Праге», напротив магазина «Искусство», где я рассматривала альбомы живописи.

«Божественная комедия». Старое издание, из того же источника, что самоучитель, – итальянский текст с комментариями. Пусть за всю жизнь я прочитала пока только начало «Ада». Пришла пора заняться «Раем», быть может?

Из полки выпала и, с шелестом раскрывшись, легла на пол еще одна книжка. Я подняла. «Лисьи чары» – сборник старинных китайских рассказов. Маленькая, изданная добротно и красиво, как это делали во времена дружбы с Китаем, еще до моего рождения. Я сунула ее в рюкзак.