Книга Запретная любовь - Владислав Иванович Авдеев

амнистию пропала, многие, кто держался из последних сил, надеясь на нее, теперь сникли окончательно. Алексеев на амнистию не надеялся, с его-то статьей, и к разговорам о ней относился спокойно, может это и помогло ему не впасть в отчаяние, как Кобелеву…

– Хорош отдыхать! За работу! – бригадир не даст посидеть лишней минуты, а что ему делать, за невыполнение нормы спросят и с него, могут снять с бригадиров, тогда придется самому браться за кайло или тачку. А кому это надо? Вот и гонит в забой пинками. Досталось и Алексееву, да он и внимания не обратил, толчки, пинки, зуботычины, без них редко какой день обходится.

Тяжело передвигая ноги, бригада двинулась в забой. Откатчиков легко отличить от забойщиков, сгорбленные спины, руки держат так, словно катят тачку – их и ночью не разогнуть, пальцы скрюченные, как держали ручки тачек, так и остались, письмо написать – большая проблема.

Первую тачку Алексеев едва сдвинул с места. Если бы отец знал, что ждет его сына, на чьей стороне бы он воевал? Эта мысль пришла в голову Алексеева внезапно, но он тут же забыл о ней, он не мог ни о чем долго думать. Мысли блуждали, появляясь и исчезая. Чтобы думать, нужны были силы. Но одна мысль сидела в голове прочно – только бы дотянуть до вечера. Завтра воскресенье, обещали дать отдых. После смерти Сталина, еще ни одно воскресенье не объявляли рабочим, лагерное начальство чего-то побаивалось… Все же Алексеев дотянул до последнего, до такой долгожданной команды: «Шабаш!» Сразу рухнул на колени и встал лишь с помощью Давыденко. А надо было еще дойти до лагеря, но это уже не страшно, не сможешь идти – дотащат.

Однако дошагал сам. Снова пересчет возле лагерных ворот, на этот раз конвой передавал заключенных лагерным. Пересчитали с первого раза, все стоять меньше. А в лагере ждал вечерний шмон, опять пятерками вперед, тут уж надзиратели стараются, всего обшмонали, обхлопали, вдруг где подобрал что-то вроде ножичка, или гвоздь, или какую другую железку… А время идет, и так отмантулили десять часов в забое, да на дорогу туда-сюда, да пересчет, да шмон… Наконец отпустили.

В столовой пустая баланда, если утром в ней кое-что можно было найти, все же зэкам на работу, то вечером виднелось что-то вроде травы. да попадались редкие листики капусты. Алексеев весь хлеб съел утром – иначе не дотянул бы до конца работы – поэтому выпил баланду, пальцем подцепил прилипший к миске листок капусты и пошел в барак.

На его нарах сидел пожилой якут. Пока ждали вечернюю проверку, он успел рассказать о себе. Звали его Торопов Емельян Никанорович, и был он председателем колхоза. Попал сюда по пятьдесят восьмой. Антисоветская пропаганда, вредительство:

– В обкоме и райкоме сидят дурные люди. Совсем не думают. Дали разнарядку, предоставить лошадей, подводы, возчиков, везти груз на прииски. А как мы жить будем? Никто не сказал. Я должен отдать всех лошадей и самых здоровых мужчин в возчики, однако от меня требуют сельхозпродукцию для этих же приисков. Прииск, как злой абаасы съедает все, нам на трудодни ничего не остается, люди голодные. Вот скажи, зачем нам, якутам, золото? Столько лет жили без него и ничего. Жили спокойно и с голоду не умирали. Теперь всю зиму на перевозках, а платят мало, прошлой зимой погибли две лошади, на горном перевале свалились в пропасть, никто за них не заплатил. Наоборот, грозились за груз с нас высчитать. А возчикам в дороге надо что-то есть, лошадям – тоже. И откуда все это взять? Совсем разорили колхоз. Приехал зимой человек из обкома, якут, начал ругать меня, такой-сякой, не выполнил план по перевозкам. Я ему и сказал, колхоз должен заниматься своим делом, давать молоко, мясо и овощи. Перевозками пусть занимается специальная организация, имеет своих лошадей и возчиков. А так получается только вред. Не понравилось ему это, кричать стал. Антисоветская пропаганда! Не хочешь работать – сядешь! Еще узнал, кто-то донес, что я несколько лошадей рабочих в колхозе оставил. Дрова из леса я должен на чем-то привезти? И сено. А он за это уцепился. Специально срываешь поставки груза на прииски, утаиваешь тягловую силу! Из-за тебя страна недополучит золото, идешь против индустриализации, работаешь на руку империалистам! Вредитель! Я такие слова не стерпел и говорю – это ты вредитель, посмотри, что делаешь со своим народом. За эти слова я стал буржуазным националистом. В общем, набралось на десять лет…

Торопова прервала команда:

– На вечернюю проверку!

Оказалось, Торопов сильно хромает, и Алексеев сразу подумал о Марте – как она там?

После проверки Торопов спросил, не мог бы Алексеев уступить нижние нары, ему с больной ногой трудно будет подниматься.

Зима кончалась, от пола уже не несло таким холодом и выгоднее было лежать внизу, и силы сэкономишь и во время утреннего подъема можно потянуть время, полежать лишние минутки. Однако Алексеев этого не сказал, а молча полез на верхние нары, где прежде спал Кобелев. Хоть и приспособлена для этого приступочка, но если нет сил, то и с ней тяжело.

– С ногой-то что? – спросил Давыденко.

– Бандиты на обоз напали. Отбиться отбились, а вот ногу чуть не потерял, хорошо, на прииске врач был. Со всех сторон бедных якутов теребят, то власти, то бандиты. От бандитов отбиться можно, а власти вцепились – не оторвешь…

Больше Алексеев ничего не слышал, он спал, закрывшись с головой и не обращая внимание на терзающих его вшей.

Так прошел еще один день.

Назавтра объявили, что не будет ни бани, ни дезинфицирования, но зэки особо не переживали, все равно всех вшей не выведут, только одежду намочат, а высушить до конца не высушат. А после бани в мокрую одежду, только простуду и хватать. Недалеко лето, тогда и помыться можно.

Все утро Алексеев проговорил с Тороповым, а когда пошли на обед, случилось то, чего Алексеев с опаской ждал первые месяцы лагеря, а потом как-то забыл, да и было не до этого. Только вышли из столовой, услышал радостный крик:

– Алексеев! Попался, фраер! Я эту суку сразу узнал, отметина моя на роже осталась. Ну, все, фраер, заказывай гроб. Что я с тобой сделаю, что сделаю…

В бараке Лобов удивленно сказал:

– Так это ты тот якут, что уркам руки переломал? Никогда бы не подумал. И молчал. Ночью тебе надо будет куда-нибудь схорониться. Обязательно блатные придут.

– От них не схоронишься, надзиратели на стороне блатарей, – угрюмо проговорил Давыденко.

– Но что-то ему надо делать?

– Ничего не сделаешь. – Давыденко понизил голос. – Вечером тебе заточку дам. Ты глянь, как на тебя смотрят, как на покойника.

Испытывал ли