Книга Клио и Огюст. Очерки исторической социологии - Вадим Викторович Долгов

те, кого мы именуем «социальными низами». Социальная неполноценность может быть выражена в двух тесно связанных между собой формах – бедности и зависимости. В разных обществах в разные исторические эпохи формы эти выступали в различных соотношениях. Римское право предусматривало разделение людей вне зависимости от их материального благосостояния на две категории – свободных и рабов. Западноевропейское раннесредневековое общество, унаследовав античные представления, объединило их с собственными, варварскими. Результатом этого стала социально-правовая пестрота. В число свободных были включены всякого рода полузависимые категории, хотя даже между полузависимым и рабом лежала огромная пропасть[268]. Причиной этого было то, что римская двучленная схема не исчерпывала всего многообразия общественных отношений в варварском обществе. Как пишет А. Я. Гуревич, «в глазах как законодателей, так и хронистов население делилось на “знатных”, “благородных”, “лучших”, людей “среднего состояния” и “малых”, “низших”, “неблагородных”, “худших”. Все эти и подобные термины имели оценочный характер: в них признается существование “лучших” и “худших” в среде свободных. Возможно, что среди “низших”, социально неполноценных, упоминаемых хронистами, встречались и люди рабского положения, ибо как простые свободные, так и несвободные или зависимые одинаково противостояли знатным и богатым, сливаясь в “чернь”, “плебс”, “незначительное простонародье”»[269].

Древнерусская социальная структура обнаруживает заметное сходство с западной варварской. В ней, однако, в силу отсутствия на Руси влияния римского права, гораздо лучше сохранились «варварские» черты, черты общинно-родового быта. В. И. Сергеевич писал, что «взгляд на раба как на собственность не привился в наших древних памятниках»[270]. По его мнению, существовали холопы «совершенные» и «несовершенные», словом «холоп» объемлются как рабы, так и полузависимые[271].

Источники свидетельствуют об этом противоречиво. С одной стороны, безусловно, слово «холоп», даже без эпитета «обельный» употреблялось в смысле ‘раб’, поэтому, с позиций современной логики, непонятным оказывается назначение указанного эпитета. Если есть «холоп обельный», должен же, кажется, быть и «необельный», т. е. «некруглый» – неполный. А статья 59 пространной редакции Русской правды «о послушестве» заставляет думать, что этот необельный холоп – закуп: «…а послушестве на холопа не складать, но оже не будеть свободного, по нужи сложити на боярска тивуна, а на инех не складывати. А в мале тяжи по нужи възложити на закупа». Логический анализ данной статьи приводит к мысли, что «холоп» – общее родовое имя всего тем или иным образом несвободного населения.

Именно так рассуждал, например, Б. А. Романов[272]. По его мнению, «уже к началу XII в. ни слово “холоп”, ни слово “челядин” без дополнительной квалификации не выражало ничего, кроме того, что это человек, работающий на господина. Чтобы дать понять, что речь идет о рабе как говорящем животном, теперь надо было прибавить: холоп – “обельный” или сказать просто “обель”; челядин – полный»[273]. Мысль исследователя вполне убедительна, всё было бы так, но, как уже говорилось, логика средневекового человека не отличалась строгостью. Источники не дают возможности проследить, чтобы отмеченный Б. А. Романовым терминологический нюанс всегда соблюдался. В Русской правде во многих статьях, где речь идет точно о 100 %-ном рабе (например, ст. 112–114 и пр.), никакой «дополнительной классификации» нет – просто «холоп». Поэтому мы оставим в стороне вопрос, использовался ли для полузависимых категорий этот термин. Для нас существенной является именно эта неясность. Если бы между рабом и полузависимым была непреодолимая пропасть – вряд ли бы эта неясность существовала. Следовательно, несмотря на все старания законодателей упорядочить сферу отношений холопства, закупничества и пр., в древнерусском общественном сознании разные категории зависимого населения воспринимались как нечто малодифференцированное.

Оппозиция «свободный – раб» имела на Руси вид архаичного, имеющего глубокие корни в традиционной общинной социальной структуре противопоставления «полноправных» и «неполноправных». Точкой отсчета в данном случае снова выступает свободный людин, представитель основной группы древнерусского общества. Ему как полноправному обладателю собственности, дающей ему не только возможность кормиться, но и право принимать участие в гражданской жизни, противопоставлялся и бедняк, вынужденный стать закупом и вследствие этого утративший известную долю гражданских прав (ст. 59 Русской правды), и обельный холоп. Именно в этом аспекте и противопоставлены богатые убогим, нищим и работным в обращении князя Владимира, призывавшего киевлян креститься. Конечно, можно возразить, что нищий не обязательно был зависимым. Теоретически, конечно, бедный, но свободный лю-дин не является чем-то совершенно невозможным. Но практически у человека, потерявшего средства к существованию, всего два пути: либо богатеть, либо поступать в зависимость.

Жизненность намеченной альтернативы косвенно подтверждается сочинением Даниила Заточника. Известно, что «Слово» Даниила Заточника – компилятивное произведение, составленное почти целиком из цитат. Это, однако, не означает, что содержащиеся в нем реалии совершенно не имеют отношения к древнерусской действительности, поскольку, несмотря на то что элементы получившегося «коллажа» имеют явно инокультурный источник, но конечное произведение, «режиссура» их сочетаемости – бесспорно русская. А значит, смысловая нагрузка «Слова» не сводима к сумме цитат.

Согласно «Слову» Даниила Заточника, зависимость – совсем не самое плохое, что может случиться с человеком. Нужно лишь, чтобы хозяин был хороший. Таким хорошим хозяином Даниил считает князя. Попасть к нему на службу – его заветная мечта. «Доброму бо господину служа, дослужится слободы, А злу господину служа, дослужится болшеи роботы.»[274]. Из конструкции пассажа видно, что положение, в котором Даниил собирается служить у князя, – положение полусвободного слуги, который в случае удачного стечения обстоятельств может «дослужиться слободы» (очевидно, поправив свое финансовое положение), а в худшем – оказаться окончательно порабощенным. По своему плачевному состоянию Заточник вряд ли мог рассчитывать, что он, будучи взят в дружину, сразу попадет в большие чины, а младшие дружинники в значительной части своей были рабами[275].

Перспектива зависимости от князя или хотя бы от щедрого боярина не пугает его, как можно было бы ожидать. Сам Даниил считает, что существуют вещи и пострашней. Например, «жениться у богата тестя» на «жене злообразне»[276] или сгубить свое «мужество», занявшись татьбой[277]. Таким образом, поступление в зависимость – не последняя черта жизненных неудач, а многообещающий способ поправить свои дела. Вряд ли такое было бы возможно, если между свободой и несвободой в представлении человека Древней Руси была бы непреодолимая пропасть.

В другой редакции произведения Заточника, так называемом «Молении», возникшем, может быть после «Слова», в XIII в.[278], и отражающем, следовательно, реалии более позднего времени, просматривается несколько иной смысловой акцент. В «Молении» признаётся, что стать холопом, даже разбогатевшим – всё же позор. «Не лепо у свиньи в ноздехъ рясы златы, тако и на холопе порты дороги. Аще бо были котлу во ушию златы колца, но дну его не избыти черности и жжения;