Книга 1000 лет радостей и печалей - Ай Вэйвэй

ускользнув из туалета и перемахнув через ограду. Она пряталась в доме своих родственников, там и родила; когда это вскрылось, семью оштрафовали на огромную сумму, а их дом снесли. Теперь он был отличным солдатом. Его тело было мощным, как гиря, и сделать пятьсот отжиманий для него было раз плюнуть. Правда, мешал большой размер ноги, потому что он постоянно ушибал пальцы о каркас кровати, когда ходил рядом со мной. Он привык жить на военной базе и носить форму и теперь мог наедаться досыта, а раньше всегда голодал. Ему не хотелось уходить в отставку и возвращаться в свою бедную деревню в Хэнани.

Однажды, когда Большая Нога был на посту, согласно распорядку, медсестра пришла взять анализ крови. Не успела она встряхнуть пробирку с моей свежей кровью, как он повалился в обморок. Она быстро пришла ему на помощь и, надавив ямку между губами и носом, привела в чувство. Бросив на ходу: «Многие наши солдаты падают в обморок при виде крови», она вышла из комнаты. До сих пор пытаюсь понять, можно ли это считать разглашением военной тайны. Следующие несколько дней Большой Ноге завидовали все сослуживцы, поскольку популярная версия события гласила: ему удалось побывать у медсестры в объятиях и прижаться головой к ее груди.

В комнате было установлено две камеры наблюдения, еще одна в ванной, и запись отсматривали в двух контрольных помещениях тюрьмы — одним управляла военная милиция, а другим — агенты государственной безопасности. Молодые охранники проводили много времени в компании человека, который вряд ли их сдаст, что усиливало их любопытство и готовность рисковать.

Это империя зла, говорили они мне, враждебная в своей иерархии, насквозь коррумпированная и прогнившая. Их ротный командир вел себя по-барски: он на ходу сбрасывал с себя обмундирование и кидал предметы одежды куда попало. А солдаты должны были подбирать их, отстирывать до идеального состояния и аккуратно складывать на его кровать. Хуже всего был его оглушительный ночной храп.

Солдатам было по двадцать с небольшим, и они приехали из провинций, поставляющих военных в больших количествах, таких как Шаньдун, Хэнань, Аньхуэй и Фуцзянь; население этих четырех провинций превышало число всех жителей Соединенных Штатов. В первые два года службы их месячное жалованье составляло 360 юаней (около 50 долларов), а учения и караульная служба занимали столько времени, что на сон оставалось всего четыре-пять часов. «Смотри, пока ты лежишь, мы стоим, — сказал мне как-то один из них. — Ты ешь, а мы все стоим, и, когда ты принимаешь душ, мы все еще стоим. Когда ты ходишь, мы тоже ходим, но, когда ты садишься, мы продолжаем стоять. Кого мы так обидели, что вынуждены выносить все это?»

После прибытия на базу их оттуда практически не выпускали, и ни один из них не знал точной дислокации. За время моего заключения единственный выходной у них был в Международный день труда, 1 мая, и то им дали лишь полдня: отвезли куда-то на пару часов на одну смотровую площадку. Там, на холме, они увидели девушку, из-под одежды которой виднелась тонкая полоска кружев — эта картина еще долго волновала их воображение. Иногда они робко допытывались, бывал ли я в отношениях с женщиной другой расы, а если я делился парой неожиданных деталей, они были на седьмом небе от счастья. Они стали предварять свои расспросы уважительным обращением «Дядя Ловелас», и, пока я восполнял многочисленные пробелы в их половом воспитании, время летело незаметно.

Недели проходили одна за другой, и они стали рассказывать мне о других высокопоставленных подозреваемых, которых им доводилось охранять: один бизнесмен предлагал им немыслимую сумму за блок сигарет, который им удастся пронести для него. А начальник компании по страхованию жизни в течение дня десятки раз раскладывал и складывал свое покрывало, пока край не становился таким ровным, будто его отрезали ножом. Каждый день он ложился на пол и оттирал каждую трещинку, даже запускал руку в унитаз, чтобы отмыть его до блеска.

Я потерял счет времени, ведь все дни с их четким расписанием установленных действий были одинаковы. Мы с охранниками стали ходить взад-вперед еще более синхронно, и при виде моего унылого лица они пытались меня развеселить: «Может, споешь? Пение отвлекает от грустных мыслей. Или расскажешь шутку? Ты немало пожил, наверняка знаешь парочку».

Но ничего смешного не приходило в голову. Я знал, что мать наверняка переживает за меня и гадает, увидит ли Ай Лао своего отца. Забота охранников чуть облегчала мою жизнь. Но я по-прежнему страдал бессонницей, думая по ночам о тех, кого оставил на воле. Я упрямо продолжал гнуть свою линию в ежедневных пререканиях со следователем и перешучивался с рядовыми солдатами, чтобы убить время. Но ночью, когда я лежал без сна, меня одолевали сомнения — чем это все кончится, что привело меня сюда?

Второго мая охранник, которого я назвал Рыгачом, пришел на утреннюю смену с видом безутешной печали. Он скорбно сказал, что его кумира больше нет. Мне стало любопытно, кто же мог быть кумиром этого сироты, сутки напролет предававшегося своей единственной страсти — видеоиграм? Ответ ошарашил бы кого угодно. Застрелили Осаму бен Ладена, сказал он с выражением тоски на лице, до него добрался американский спецназ. Мы вместе шагали взад-вперед, выполняя ежедневные упражнения, и я не знал, что и думать. Эта новость о его неожиданной насильственной смерти усугубила мои дурные предчувствия.

Моя память, отрезанная от прошлого, иссыхала и рассыпалась, зато сны стали яркими и насыщенными. Однажды мне приснилось, что я бреду по какой-то холмистой местности и вдруг оказываюсь в древнем поселении, где жили представители тайного общества. В озере плавали трупы, у тел были оторваны то головы, то конечности, а зеваки стояли и смотрели. Я снимал происходящее на камеру, но чем дольше шла съемка, тем опаснее это становилось для меня. Вскоре я понял: что бы я ни сделал, мне не дадут отсюда уйти, потому что я слишком много знаю. Больше всего меня встревожило спокойствие наблюдателей — только я понимал, что здесь заговор, о котором должен узнать весь мир. Я проснулся с чувством глубокой тревоги, потому что за пару дней до ареста мне снился почти такой же сон.

В середине мая, на сорок третий день моего секретного заключения, следователь Сюй сообщил, что меня хочет навестить Лу Цин. Это был редкий случай, когда он подтвердил, что внешний мир все-таки существует.

Я спокойно сказал, что не хочу ее видеть. Он ожидал совсем другой реакции, но я