Книга Зеркало наших печалей - Пьер Леметр

Доктор помог Габриэлю забраться на стол, велел лечь, снял повязку и начал чистить рану.

– Вы поступили безрассудно, обменяв астму на пулю…

– Немецкую пулю… – сквозь зубы прошипел Габриэль, пытаясь не стонать и судорожно ища объяснение, которое вот-вот понадобится.

– Как вы здесь…

Врач понял с полуслова.

– Не представляете, что за бардак творится в последнее время, старина! За восемь недель четыре назначения! Видели бы вы мой «путевой лист», поняли бы, почему мы проигрываем эту чертову войну! Никто не знал, куда меня засунуть, а ведь я кое-что умею и мог бы оказаться полезен!

Он замолчал, махнул рукой куда-то в сторону.

– И вот я здесь, прошу любить и жаловать…

Габриэль дернулся.

– Что, так больно?

– Средне…

Майор покачал головой – «стыдитесь, солдат!».

– Здесь развернули полевой госпиталь? – спросил Габриэль, и врач задумался (наверное, формулировал ответ).

«Мыслитель, черт бы его побрал! Слава богу, он не хирург…» – мысленно усмехнулся Габриэль.

– Отец Дезире обошел всех, кого можно и нельзя, рядовых граждан и недоступных начальников. Когда понадобился военный грузовик, он его получил. Все вокруг утверждают: если наш священник что-то задумал, все получится, причем очень легко. Подтверждаю…

Майор чистил рану и бурчал, удрученный то ли состоянием пациента, то ли общей паршивостью ситуации:

– Вот ведь как бывает… Здесь есть бельгийцы, люксембуржцы, голландцы… Кюре говорит, что беженцам-иностранцам во Франции приходится туго – хуже, чем французам. Он приютил одного, второго, потом троих, а сегодня их великое множество. Я слышал, что священник устроил осаду администрации, требуя, чтобы супрефект провел перепись. Он утверждает, что у этих людей есть права! Это в разгар войны-то… Короче говоря, никто, конечно, не приехал, тогда он вернулся, надавил, и во вторник супрефект явится лично. Отец Дезире посулил отслужить мессу на пленэре. Забавный тип, скажу я вам…

– А вы… – начал Габриэль.

– О, я, – перебил его доктор, угадав вопрос, – меня полковник Босерфёй «одолжил» на два дня, однако, учитывая, как развиваются события, мой конец будет аналогичен вашему…

– То есть?

– Мы оба станем пленниками бошей! Ладно, вставайте…

Врач сел за стол и посмотрел на Габриэля.

– Мы с вами всегда были пленниками. Сначала в Майенберге. Теперь здесь. Следующий пункт назначения – нацистская тюрьма. Выбирать не приходится.

– А что насчет моей ноги?

– Ноги? Ах да… Не считайте меня идиотом, пуля из вашей ноги не немецкая, а…

– Хотите правду, майор, вот вам правда! – взорвался Габриэль. – Да, в меня стрелял соотечественник, пуля была французская! Теперь скажите наконец, останусь я при ноге или ее сожрут свиньи?

Доктор очнулся. Он не выглядел обиженным, потому что был философом.

– Во-первых, насчет того, что пуля французская… Ничего нового вы мне не сообщили. Во-вторых, свинкам, к их глубокому сожалению, придется поискать пропитание в другом месте. В-третьих, я поставил дренаж, который нужно менять каждые шесть часов. Будете следовать моим предписаниям, через неделю сможете дойти до ближайшего борделя на своих двоих. Сыграем партию в шахматы сегодня вечером?

Майор дважды уступил Габриэлю и был совершенно счастлив.

Габриэль отправился спать очень поздно. Чтобы присоединиться к Раулю, ему пришлось пересечь бо́льшую часть территории лагеря. Тропинка привела его к часовне, где в нефе, трансепте и даже на хорах ночевали десятки людей. Ветхая крыша зияла прорехами, звезды смотрели с неба на людское скопище, но в атмосфере присутствовала…

– Гармония…

Он обернулся.

Рядом, заложив руки за спину, стоял кюре и смотрел на спящих.

– Ну как там ваша нога? – спросил он.

– Майор утверждает, что буду ходить.

– У этого человека мятущаяся душа, но врач он хороший, ему можно верить.

Габриэль поинтересовался состоянием Алисы.

– С ней все в порядке. Ей просто необходим отдых. Эта женщина нужна Господу!

Габриэль обрадовался, но главное беспокойство вызывала у него судьба Рауля. Отец Дезире все понял и сообщил:

– Ваш товарищ тоже хорошо себя чувствует. Шишку он набил огромную, но разве это не подарок Всевышнего – закончить войну с одной-единственной шишкой?

Габриэль кивнул, соглашаясь: они с Раулем отделались легким испугом.

– Во вторник мы встретим господина супрефекта мессой. Если не захотите, не присоединяйтесь. Иисус сказал апостолам: «Не следуйте моим путем. Выберите собственную дорогу, и она приведет вас ко мне».

Отец Дезире издал сдавленный смешок и тут же прикрыл рот ладонью, как ребенок, сказавший глупость.

– Спокойных вам снов, сын мой.

Он перекрестил Габриэля, подкрепив слова жестом.

Ночь прошла мирно. Их устроили недалеко от свиной кормушки – пахло не слишком приятно, животные не успокаивались ни на минуту, рылись в земле, топали, пищали, хрюкали, – но двое вымотавшихся мужчин ничего не слышали. Мишель, к удивлению Габриэля, лежал рядом с Раулем. Он погладил большую голову пса, но кане-корсо даже не пошевелился.

Они проснулись на рассвете, как приучила война.

Когда Габриэль выбрался во двор, Рауль уже сидел с чашкой кофе и гладил по голове Мишеля, привалившегося к его ноге.

– Вижу, ему лучше…

Рауль смотрел хмуро, как в свои худшие дни.

– Не думаю, что надолго здесь задержусь.

Что за нелепость? Куда он собрался? Париж теперь живет по «берлинскому времени». Отец Дезире слышал по радио, что правительство переехало в Бордо. Остается ждать безоговорочной капитуляции, так почему бы не здесь?

Габриэль проследил взгляд Рауля: он смотрел на сестру Сесиль, которая разговаривала с отцом Дезире у дверей часовни.

– Она считает Мишеля слишком прожорливым. Говорит: «У нас и для людей еды не хватает, так что псина явно лишняя».

Рауль сделал последний глоток.

– Сейчас приведу себя в порядок, возьму у лекаря какие-нибудь пилюли и мазь для Мишеля и уйду.

Габриэль хотел возразить, но Рауль развернулся и пошел прочь, за ним потащился Мишель. «Нужно повидать отца Дезире, может, он сумеет уладить дело…» – подумал Габриэль. На тропинке он встретил Луизу – она везла близнецов в «ясли» и на ходу пила кофе.

– Как ваша нога?

– Поправится до следующей войны, во всяком случае, майор в этом уверен.

Она присела на надгробие, сделала приглашающий жест рукой.