Книга Царица Шаммурамат. Полёт голубки - Юлия Львофф

— Пение и танцы. Я знаю, что ты в совершенстве владеешь тем и другим.

Какое-то время собеседники молчали, слушая журчание воды в маленьком фонтанчике, обсаженном белыми, жёлтыми и красными лилиями.

— А какой он, царь Ассирии? — неожиданно спросила Ану-син.

— Какой? — Оннес на минуту задумался. — Разный. Его решения трудно предвидеть, его поступки часто необъяснимы. Иногда он ведёт себя как мудрый правитель, исполненный добрых намерений и к своему народу и к жителям завоёванных стран. Чужие традиции уважает как свои, ассирийские; почитает искусство и покровительствует мастерам, ваятелям, живописцам, стихотворцам. А иногда подобен жестокому необузданному дикарю. Разрушает города до основания, грабит храмы, устраивает кровавую резню. Ассирийцы во главе с Нином ещё в Баб-или показали себя всему миру, на что они способны.

— О да! — вырвалось у Ану-син.

Оннес быстро взглянул на неё и продолжил:

— Он снисходителен к тем, кто открывает перед ним ворота своих городов, сопротивление же приводит его в бешенство, и тогда он расправляется со своим противником беспощадно и жестоко. Он упрям и не отступает от задуманного, пока не достигнет цели. Он держит слово, точно исполняя свои обещания. Он — настоящий воин, сражается бесстрашно, с яростью льва…

— Должно быть, в его гареме живут и восторгаются его подвигами лучшие красавицы Ассирии и всех покорённых им стран?

— Это правда. Сотни молодых женщин, которые считались первыми красавицами у себя на родине, преклоняются перед владыкой Нином. Для него же нет в жизни большего удовольствия, чем танцы и пение красивых женщин. Прежде его слух и взор услаждала его любимая наложница, которой ни по красоте, ни в талантах не было равных в царском гареме. И, между прочим, в Ниневию она, как и ты, попала из Аккада.

— Какая она была? — спросила Ану-син, любопытство которой разгорелось ещё сильнее при упоминании того, что титул любимицы ассирийского царя достался её соотечественнице.

— Почему была? — Оннес удивлённо поднял брови.

— Ты ведь сам сказал: прежде, — пояснила Ану-син.

— Шамхат — так зовут любимую наложницу царя — жива. Ей немногим больше тридцати, и она по-прежнему красива. Но после того, как она перенесла тяжёлую болезнь горла, придворные лекари запретили ей петь. А после того, как она одного за другим подарила владыке шестерых детей, тело её утратило былую лёгкость и привлекательность: она больше не танцует.

— А ты её видел?

— Видел… когда-то. Ещё до того, как она попала в гарем владыки. В то время я был таким же юным, как она. Мы с ней почти ровесники. Шамхат была очень красива…

— Красивее меня? — допытывалась Ану-син с женским пристрастием.

— Не знаю, — нерешительно ответил Оннес. — На мой взгляд, вы обе божественно прекрасны.

Он вдруг покрылся жарким румянцем и, уже не глядя на Ану-син, прибавил:

— Только из вас двоих, будь Шамхат одного с тобой возраста, я выбрал бы тебя.

Уходя, Оннес снова, украдкой, оглядел свою невесту, но в этот раз Ану-син как-то по-иному ощутила его взгляд.

Мелухха — древнее, вероятно, шумерское, название Индии.

Глава 8. Волшебство песни и танца

Воображение Ану-син было поражено тем, как в Ассирии, в кругу приближённых царя, проводились свадебные торжества. Прежде всего Оннес разослал приглашения царедворцам, важным чиновникам, военачальникам, родственникам и друзьям. Домашняя челядь, включая рабов из других поместий казначея, трудилась не покладая рук над украшением дома, где должно было состояться пиршество; повара колдовали над приготовлением изысканных и сытных блюд; стольники хлопотали в трапезной; чашники вместе с бочкарями извлекали из винных погребов запасы ягодного вина, ячменной и пшеничной сикеры. Ловкие руки лучших в Ниневии мастериц всю неделю шили, ткали и расшивали свадебные наряды для жениха и невесты.

В день свадьбы Ану-син облачилась в изысканное зелёное, затканое золотом платье с поясом, замысловато украшенным цветами; сапфирное ожерелье блистало на её высокой груди; воздушное пурпурное покрывало, прикреплённое к золотому обручу и скрывавшее лицо, тянулось следом за ней; сквозь полупрозрачную ткань сверкали золотые серёжки, походившие на огромные серпообразные полумесяцы. На Оннесе была белоснежная канди, обшитая пурпурной бахромой, а поверх неё — длинная мантия, часть которой обёртывала его левую руку. Широкие золотые браслеты украшали оба запястья. Волосы жениха спускались на плечи густыми фигурными локонами, поблёскивавшими, как и завитая в трубчатые локоны борода, ароматным маслом.

Пиршественный зал в доме царского казначея был украшен ковром из шёлка с изображённым на нём великолепным садом: цветы, плоды и кусты были выполнены золотым шитьём и нитками драгоценных камней. Резные цветочные рельефы покрывали стены, высокие — до потолка — двери были облицованы серебром. С колонн и потолочных балок свисали гирлянды цветов, перевитые разноцветными лентами. В дыму возжённых курильниц не сразу можно было разглядеть столы, уставленные блюдами с разнообразными яствами, кувшинами, чашами. Куски льда, который доставлялся с северных гор для охлаждения напитков, таяли на серебряных подносах. В воздухе витал запах цветов и благовоний.

Перед началом пира состоялась закрытая брачная церемония в присутствии жрецов Бабы — богини глубокой древности, которая покровительствовала семейному благополучию. Жрецы Шамаша, бога правосудия, наделили новый супружеский союз статусом законности. Жених и невеста, держась за руки, опустились в начертанный жрецами магический круг, оберегающий от порчи и дурного глаза. Стоя на коленях с поднятыми вверх руками, новобрачные вместе с молитвой богам произнесли клятву вместе хранить семейный очаг от невзгод и всякого зла.

Ану-син держала себя с изящной непринуждённостью, чего требовал от женщины благородного происхождения хороший тон и что далось ей не без труда. Хотя она обладала горделивым видом, а за время пребывания в сане храмовой сангу и затем энту научилась величественным манерам, в ней по-прежнему жила девочка родом из глухого алу. В душе Ану-син была смущена, сознавая всю значительность своей новой роли; она понимала, что от этой свадьбы и от того, как она себя на ней покажет, зависела не только её собственная судьба, но и будущее Аккада.

Наконец чета новобрачных проследовала к креслам с высокими спинками, установленными у самого длинного стола; под ноги Ану-син поставили скамеечку из кедрового дерева, инкрустированную слоновой костью. Справа от них расположились вельможи, царские чиновники и прочие представители знати; слева, образуя своими пёстрыми одеждами разноцветную полосу, сидели их жёны. Во главе стола, с противоположной от жениха и невесты стороны, восседал в кресле в виде трона царь Нин. По традиции, если в пиршестве принимал участие царь, он первым усаживался за стол, и именно с него начиналась раздача блюд.

Пир при свете факелов и звуках арф должен был длиться всю ночь. Гул толпы, смех, застольные здравицы раздавались громче прежнего. И, наконец, наступил тот момент, о котором Оннес говорил Ану-син перед свадьбой.