Книга Бойня - Оса Эриксдоттер

Как он мог? Вел разговор так, будто что-то скрывает, и Стальберг наверняка это заметил. Такого с ним не бывало.

Такого с ним не бывало никогда.

Юхан вернулся в кабинет, допил минералку и достал из кармана ориентировку, подсунутую секретарем за пять минут до интервью.

Профессор Колумбийского университета, Пулитцеровская премия несколько лет назад. Любит рассказывать о своих шведских корнях. Бабушка родилась в провинции Смоланд… вы ведь слышали про такой городок – Линнерюд? Собственно, с чего он решил, что пулитцеровский лауреат вел себя подозрительно? Никаких причин. Он ничем не может навредить партии. Прежде чем Юхан согласился на интервью, биографию Стальберга прошерстили вдоль и поперек.

Расстегнул верхнюю пуговицу сорочки и ослабил узел на галстуке. Глубоко вдохнул носом и выдохнул через рот. Уж не становится ли он параноиком? Наверное… следствие власти. Он где-то читал: люди, засидевшиеся во власти, неизбежно страдают паранойей. Без исключений. Возможно… Но про него-то никак не скажешь, что он засиделся. Всего четыре года, даже неполных.

Стальберг, Стальберг… родня в Смоланде, престижные премии за журналистские расследования – вот и все. О лагерях он знает не больше, чем детишки, которые пели сегодня в Кунгстредгордене “Летнюю песенку Иды”[50].

Знаменитый профессор, большая журналистская шишка, сойдет с трапа самолета в аэропорту JFK с серьезным багажом – бутылкой дорогого шведского виски Mackmyra и материалом для статьи о ранней коррекции ожирения у детей. Будет приглашать друзей: представляете? Шведы тоже делают виски. И как вам?

Юхан немного успокоился. Стальберг задавал неудобные вопросы, потому что он профи. Конечно же, он ничего не знает. Удобные вопросы задают поденщики. Напишет критическую статью – вполне возможно. Но что он может сказать такого, что уже давным-давно не сказано? Обвинения в несправедливом отношении к слабым членам общества? Почему, собственно, несправедливое? Оснований для таких обвинений нет.

Стигматизация, что вы об этом думаете…

Юхан посмотрел на наручные часы. Без четверти два. Завтра самый главный национальный праздник, День летнего солнцестояния. Будь он обычным человеком, давно бы уже был дома, мариновал селедку.

Но нет – праздник вовсе не обещает быть спокойным. Пятнадцать тысяч свиней – сначала согнать в “Глобен”, затем вывезти их из “Глобена”. За сутки. Он, конечно, сам не примет участия в акции, но ночь на иголках обеспечена. Несколько акций параллельно – напряжение, а с ним и риск, разумеется, возрастают многократно. Росси уже звонил, ныл – не хватает персонала для обеспечения форс-мажорных, как он выразился, ситуаций.

Скорее бы наступил понедельник. Катастрофа в Фалунде – сигнал. Партийные органы держат под наблюдением десятки неблагонадежных и даже просто насторожившихся журналистов. Если те услышат про синхронные собрания толстяков по всей стране, тут же навострят уши, и тогда жди: невнятные слухи станут внятными. Но они не могут тянуть все лето. У них есть только здесь и сейчас.

Росси вдвое увеличил штат на бойнях. На праздники транспорт будет работать круглые сутки, а в июле, в период массовых отпусков, – каждую ночь. Как только закончат, все фермы и бойни сровняют с землей. Те, кто провел лето в “оздоровительных лагерях”, к осени вернутся к новой жизни. У Росси уже есть подготовленные ассистенты в группе ЖМК-40, готовые свидетельствовать о достигнутых ими феноменальных результатах.

“Нью-Йорк таймс” может публиковать все что вздумается. Не имеет значения. Когда в сентябре засияют прожектора, когда его невероятные успехи станут фактом, пусть оппозиция подавится своей болтовней о стигматизации. Он уже видит лозунги.

ШВЕДЫ ОПЯТЬ ГОВОРЯТ ЗДОРОВЬЮ “ДА!”

И что ты на это скажешь, крысеныш? – мысленно обратился он к ушедшему Стальбергу.

Вернулся к зеркалу. Надо убедиться, что он выглядит как должно. Пригладил волосы и улыбнулся.

Так-то лучше. Куда лучше.

Выпрямил спину, откинул голову и пошел в кабинет. Он будет выглядеть на этих снимках как символ победы из чистого золота.

Ландон ехал со скоростью ровно пятьдесят километров в час. У каждого знака “стоп” останавливался и считал до трех. То и дело смотрел в зеркало – не появятся ли голубые “соковыжималки”[51]. Опустил оба солнцезащитных козырька и надел бейсболку, пусть и кепка добавит анонимности. Он не имеет права даже на малейший риск. Особенно с таким пассажиром, как Стальберг.

– Что он сказал про лагеря?

Всю дорогу от Центрального вокзала Ландон задавал вопросы без перерыва, и осталось столько же, если не больше.

– Локализация засекречена. От журналистов и родственников, которые, как они опасаются, могут саботировать программу реабилитации.

– Саботировать? Так и сказал: родственники займутся саботажем?

– Минуточку.

Гэри Стальберг заглянул в блокнот и процитировал:

– Многие не понимают даже собственной выгоды, так что там говорить о близких. Думают, что помогают, а по сути, вставляют палки в колеса. Опыт показал – лучше всего работает программа полной изоляции интернированных от привычной социальной среды.

Ландон бросил взгляд на спидометр и повернулся к Стальбергу:

– Так и сказал? Интернированных?

– Я, конечно, сделал стойку, но он тут же поправился – дескать, оговорился. Чужой язык, переутомление и все такое прочее.

– Невероятно…

– У него полно цифр. Все методы, как он говорит, научно обоснованы и статистически безупречны.

– Видел я их науку. Полный контейнер науки.

Стальберг не ответил. Он как завороженный смотрел на вырастающий из земли гигантский белый шар, испещренный бесчисленными иллюминаторами.

– Это “Глобен”?

– Да.

Стальберг что-то промычал. Ландон до сих пор не мог определить, вдохновлен он или разочарован.

– А он говорил о массовых собраниях? О грузовиках?

– Нет. Я спросил насчет Кафедрального собора в Упсале, сказал, что читал статью в датской газете.

– И что он ответил?

– Слухи. Слухи, мифы и сплетни. Мы живем в эпоху интернета, и весь этот мусор неизбежен. Сплошные фейки. Наши враги делают все, чтобы нас очернить. Кстати, тут он прав.

– Все, чтобы очернить? Можно подумать, Гэри, вы ему верите. – Ландон еле сдерживал раздражение. Его бесили нейтральные интонации Стальберга.

– Я верю вам, Ландон. Иначе бы не прилетел. Но я говорил с этим парнем полчаса, и у меня не сложилось впечатления, что передо мной дьявол с рогами и копытами.