Книга Ворриор и Пиас. Гнев богов - Стелла Так

– Могу, – он пожал плечами. – Но хочу узнать это от тебя.

Я прикусила губу и повернулась к нему.

– Что? – его глаза весело сверкнули. – Все так плохо?

Я подчинилась воле судьбы и вздохнула.

– Ладно, мне нравится розовый.

Уголки рта Вируса дернулись вверх.

– Скажи еще, что ты настоящая девчонка, Ворриор, – поддразнил он меня.

– Мэдокс заразил меня этой фигней! – фыркнула я. – Всегда ненавидела розовый. Но он постоянно дарил мне всякое хламье с Hello Kitty, и однажды я сама начала покупать все с ней, потому что это казалось мне смешным. В общем… – я застонала. – Ну да, Мэдокс меня розифицировал.

– Какой мерзавец! Вызову его на дуэль.

– Нет, спасибо! Одной в день достаточно, – трезво сказала я, испортив наш разговор.

Мы замолчали. Черт подери, черт подери, черт подери! Тупая корова.

– А какой у тебя любимый цвет? – вырвалось у меня.

– Фиолетовый.

– Ой.

– Да, ой. Не розовый, но близко к тому.

Я улыбнулась.

– А какая твоя любимая группа? – с наигранной строгостью спросила я.

Глаза Вируса загорелись.

– «Мечтатель со сломанным черепом».

Я тут же села на кровати.

– Какие песни?

– «Клыки любви», «Маленькое грязное печенье» и «Кость любовной силы».

Я взволнованно пискнула.

– Единственная вампирская группа в Аваддоне, вокалисту которой я бы позволила пососать свою кровь! – захихикала я.

– Отдал бы все на свете, чтобы посмотреть на них вживую, – сказал Вирус с улыбкой.

– Видела их в прошлом году. Пять этажей Аваддона были заперты из-за концерта. Творилось полное безумие, – рассказала я, извиваясь под одеялом.

Вирус тут же повернулся и с трепетом уставился на меня.

– Расскажи мне все! – настаивал он. – Как ты достала билеты?

Я довольно скрестила руки за головой.

– Иногда в том, чтобы быть дочерью шефа, есть и плюсы. Он подарил мне билеты на день рождения. Мэдокс еще методом шантажа выпросил у него два VIP-пропуска, так что мы попали за кулисы. Было просто восхитительно. Мы стояли так близко, что видели, как плещется кровь!

Вирус запищал.

– Их вуду-перформансы просто легендарны! Кого они в тот раз вызывали? Джинна? Демона?

– Инкуба![9]

– Круто!

– Да. Все закончилось массовой оргией, и мне пришлось уйти.

Вирус озорно мне подмигнул.

– Чтобы спасти свою девственность?

– Нет, – насмешливо ответила я. – Потому что свела бы вокалиста с ума! Я уже была готова сама запрыгнуть на него. – Вирус откинул голову назад и громко рассмеялся. – А вот Мэдокс… – я захихикала, – он исчез на два дня и потом еще неделю прикладывал к телу упаковки замороженного горошка.

Теперь смеялись уже мы оба, и давящее чувство в моей груди медленно исчезало. Вирус подвинулся ко мне ближе, перевернулся на живот и уперся подбородком в свои руки.

– Расскажи мне еще что-нибудь.

Я тоже повернулась к нему, и мои пальцы чесались от желания убрать с его лица выбившуюся прядь волос. Не успела я и оглянуться, как уже сделала это. Его кожа была мягкой и теплой. Совсем не такой, как у Пиаса.

– Что? – прошептала я.

Ноздри Вируса раздулись, и он почти застенчиво убрал мою руку от своего лба, а затем нежно погладил мои пальцы, отчего у меня по коже побежали мурашки. Приятные мурашки.

– У нас как-то не очень хорошо все началось, – сказал Ви.

Моя бровь тут же поднялась.

– Говори уже дальше, – сухо прокомментировала я.

Вирус поджал губы и вдруг прижался лбом к моей руке.

– Мне очень жаль, что пришлось прибегнуть к таким методам, для реализации своих планов. Ты бы… нет, ты заслужила иного. Мне легко говорить плохо о Пиасе и его действиях, но на самом деле мы с ним весьма похожи. Мы оба крайне бескомпромиссны и мало думаем о чувствах. И о своих, и о чужих. Мне очень жаль, Ворриор. Прости меня за все.

Так. Сначала мне надо откашляться, потому что эмоции взяли верх, и стало трудно дышать.

– Все в порядке. Честно говоря, нужен кто-то, кто сможет время от времени задавать мне взбучку. Мной слишком часто руководят эмоции… – я снова тяжело сглотнула и начала играть с зеленой прядью Вируса. Он оставался неподвижным, как будто внимательно прислушивался к каждому моему слову и анализировал его. Провода на его лбу мягко мерцали, отбрасывая синие, красные и желтые тени на белое постельное белье. – Многие из вас выросли в Олимпе. Ты тоже, верно?

Он кивнул.

– В одном из пригородов, – кивнул он. – Но поверь, не все то золото, что блестит. Иногда мне кажется, что лучше бы я вырос в Аваддоне, как ты. Это сделало бы меня сильнее, подготовило к тому, что было потом.

Я опустила глаза, чтобы не видеть его дружелюбного взгляда.

– Я не сильная, – доверилась ему я. – Все, кто жил в Аваддоне, в какой-то степени сломлены. Я выросла с шестью старшими братьями, и все, все они были несчастны. Иногда, когда сплю, вспоминаю страшные вещи. Если человек в Аваддоне пропадает, никто его не ищет. Потому что он либо уже мертв, либо вернется с похмелья c головой оборотня в руках. Иногда людям кажется, что ад свободнее Олимпа, что он лишен условностей и жесткого этикета. В аду никто не опускает голову от благоговения, когда бог проходит мимо. Там это делают из-за страха потерять ее. Или чего похуже. Было время, – я сухо сглотнула, – когда я думала, что моя жизнь не имеет смысла. Всегда старалась держаться подальше от аваддонских эксцессов, ну, или же Мэдокс старался меня удерживать. Иногда он просто запирал меня в комнате и выпускал, лишь когда вечеринка прекращалась или когда братья уже заканчивали со своими трипами[10]. Однажды я поссорилась с Афродитой и была так обижена и зла, – по моему телу прошла дрожь от этого воспоминания. Мои сестры тогда просто стояли рядом вместо того, чтобы вмешаться и не позволить ей причинить мне боль. – Она выгнала меня из дома и на три месяца заперла в Аваддоне. У меня случилось что-то вроде короткого замыкания. Братья часто спускались на нижние этажи, которые были известны распространением наркотика, и Мэдокс не хотел, чтобы я ходила туда. И дабы донести до него свою точку зрения, я сломала ему нос, – уголки моего рта дрогнули от этого воспоминания. – Помню, как он небрежно вытирал кровь и смотрел на меня с бесконечной грустью. Он просил меня не делать этот шаг. Не ставить на себе крест из-за пары обид. Чувства излечиваются, а вот сломанная шея – нет.