Книга Безутешные - Кадзуо Исигуро

– Мистер Паркхерст, вы не имели права так разговаривать с Лео. За последний год он проявил огромное мужество. – Наградив Паркхерста уничтожающим взглядом, она вышла. Через минуту мы услышали, как Дверь опять хлопнула.

Я не отрывался от окна и наблюдал, как удалялась мисс Коллинз. Она увидела Бродского, который успел уйти довольно далеко, и ускорила шаги, поскольку, наверное, считала унизительным его окликать. Но Бродский, с его странной кособокой походкой, продвигался на удивление быстро. Он явно был обескуражен и никак не ждал, что мисс Коллинз поспешит ему вслед.

Мисс Коллинз, совсем запыхавшаяся, миновала ряд жилых домов, потом лавки в конце улицы, однако расстояние между нею и Бродским если и сократилось, то ненамного. Бродский продолжал мерно шагать: обогнул угол, где я расстался с Густавом, и добрался до итальянских кафе на широком бульваре. Толпа на тротуаре стала еще гуще, но Бродский не поднимал глаз, ежесекундно рискуя с кем-нибудь столкнуться.

Только когда Бродский приблизился к переходу, мисс Коллинз поняла, что не сможет его догнать. Остановившись, она сложила ладони рупором, но тут, казалось, ее охватили сомнения; вероятно, она не знала, кричать ли ей «Лео» или, как во время разговора, «мистер Бродский». Несомненно, инстинкт подсказал ей, как действовать в таком безотлагательном случае, поскольку она закричала: «Лео! Лео! Лео! Пожалуйста, подожди!».

Бродский с ошеломленным видом обернулся, и мисс Коллинз подбежала к нему. Она все еще не выпускала из рук букет, и Бродский, растерявшись, потянулся за ним, словно предлагая избавить ее от ноши. Но мисс Коллинз не рассталась с букетом – и, хотя и задыхалась, произнесла совершенно спокойным тоном: «Мистер Бродский, пожалуйста. Пожалуйста, подождите».

На мгновение оба неловко застыли, внезапно заметив прохожих, многие из которых глазели на них, иные – даже не скрывая своего любопытства. Потом мисс Коллинз указала рукой обратно, в сторону своего дома, и мягко проговорила: «Сад Штернберг очень красив в это время года. Почему бы нам не пойти туда и не поговорить?»

Оба двинулись в том направлении, а вслед им глядело все больше любопытных глаз. Мисс Коллинз держалась на шаг-другой впереди Бродского, и оба радовались в глубине души, что есть предлог ненадолго оттянуть разговор. Они завернули за угол той улицы, где жила мисс Коллинз, и вскоре, миновав лавки, достигли многоквартирных домов. Пройдя квартал или два, мисс Коллинз остановилась у железной калитки, находившейся не у самого тротуара, а немного в глубине.

Она положила руку на задвижку, но, прежде чем открыть калитку, слегка помедлила. Мне пришло в голову, что Бродский и представить себе не может, насколько важна для нее прогулка, которую они только что вместе совершили, и тот факт, что они стоят бок о бок у входа в сад Штернберг. Ведь, по правде, короткий путь от оживленного бульвара до маленькой железной калитки она совершала в мыслях множество раз – и началось это с вечера накануне Иванова дня, когда они столкнулись перед ювелирной лавкой. Миновали годы, но она не забыла, с каким наигранным равнодушием он тогда отвернулся и сделал вид, что сосредоточенно изучает витрину.

В ту пору – за год до того, как Бродский начал пить и буянить, – главной особенностью всех их контактов оставалось это демонстративное равнодушие. Вот и в упомянутый вечер, хотя ей уже неоднократно являлась мысль, что пора в той или иной форме помириться, она тоже отвела взгляд и прошла мимо. И только дальше, напротив итальянских кафе, уступила любопытству и оглянулась. Тогда ей стало ясно, что он за ней следует. Он вновь разглядывал витрину, но не ту, Дальнюю, а расположенную в двух шагах.

Мисс Коллинз замедлила шаги, ожидая, что рано или поздно Бродский ее обгонит. Но он не показывался, и у перекрестка она вновь оглянулась. В тот день, как и сегодня, широкий, залитый солнцем тротуар был заполнен народом, но она все же увидела, – и испытала при этом удовлетворение, – как он резко остановился и обратил взгляд на соседний цветочный киоск. Невольно улыбнувшись, она завернула на свою улицу и сама удивилась тому, как легко стало на душе. Перейдя на прогулочный шаг, она тоже принялась заглядывать в витрины. Она по очереди рассмотрела витрины кондитерского магазина, лавки игрушек и мануфактурной лавки (книжный магазин появился там позднее), все время думая о том, какую первую фразу произнесет, когда он наконец приблизится. Она остановилась на словах: «Лео, какие же мы дети». Но, усмотрев в этой фразе излишнюю рассудочность, решила добавить иронии: «Похоже, мы направляемся в одну и ту же сторону» – или что-то в этом духе. Бродский появился из-за угла, держа в руках яркий букет. Быстро отвернувшись, она возобновила путь, на этот раз в умеренном темпе. Когда же мисс Коллинз приблизилась к своей двери, она впервые за день разозлилась на Бродского. Она так четко и удачно спланировала, чем будет заниматься во второй половине дня. Ну почему он не выбрал для объяснения другое время? Она снова исподтишка оглядела улицу и обнаружила, что Бродский по-прежнему отстает ярдов на двадцать, не меньше.

Она закрыла за собой дверь и, преодолев искушение выглянуть в окно, поспешила в ванную комнату, расположенную в задней части здания. Там она посмотрелась в зеркало и постаралась овладеть собой. Потом она отправилась в коридор и застыла в настороженной позе. Дверь в дальнем его конце была открыта нараспашку, и мисс Коллинз видела купавшуюся в солнечных лучах приемную, окно-фонарь и сквозь него тротуар, где, спиной к дому, расхаживал туда-сюда Бродский, словно бы кого-то ожидая. Некоторое время она не двигалась, внезапно со страхом вообразив, что он повернется, заглянет в окно и ее увидит. Тут он скрылся, а она стала машинально рассматривать фасады домов напротив, напряженно ожидая звонка.

Прошла минута, но колокольчик молчал, и в мисс Коллинз снова шевельнулся гнев. Она поняла: Бродский ждет, что она выйдет и пригласит его. Она снова заставила себя успокоиться и, обдумав происходящее, решила не показываться, пока он не позвонит.

Она ждала еще несколько минут. Сама не зная зачем, вернулась в ванную, потом вновь в коридор. Когда стало ясно, что Бродский ушел, она медленно направилась в прихожую.

Открыв дверь и поглядев направо и налево, мисс Коллинз удивилась тому, что Бродского нигде не было видно. Против ожидания, он не притаился у какого-нибудь соседнего дома и даже не оставил на крыльце букет. В тот момент ей не стало досадно. Напротив, она облегченно вздохнула, приятно взволнованная тем, что процесс примирения начался, но ни малейшей досады не ощутила. Собственно, когда она опустилась на стул в приемной, ей сделалось радостно оттого, что она не сдала своих позиций. Подобные мелкие победы, сказала она себе, очень важны: они помогут избежать повторения прошлых ошибок.

Лишь несколько месяцев спустя ей пришло в голову, что в тот день она поступила опрометчиво. Эта мысль была смутной, и мисс Коллинз не стала на ней сосредоточиваться. Но протек месяц, другой, и воспоминания о вечере накануне Иванова дня завоевывали все большее место в ее сознании. Ее роковой ошибкой, как она заключила, было то, что она скрылась за дверью. Она слишком многого от него ожидала. Поступить так значило чрезмерно многого от него хотеть. Проведя Бродского как на привязи за угол и мимо лавок, она должна была затем помедлить у калитки, убедившись предварительно, что он ее видит, и войти в сад Штернберг. Тогда бы он, несомненно, за ней последовал. Вначале они, быть может, блуждали бы среди кустов молча, но потом, рано или поздно, обязательно бы разговорились. И рано или поздно он вручил бы ей цветы. Все двадцать с лишним лет, прошедших с тех пор, стоило мисс Коллинз взглянуть на эту калитку, как у нее в груди что-то слегка сжималось. И в то утро, когда она наконец повела Бродского в сад, ее не покидало чувство, будто она совершает некий торжественный акт.