Книга Утро без рассвета. Колыма. Книга 1 - Эльмира Нетесова

Шли дни. Затяжная камчатская зима подходила к концу. И вот однажды, когда он проезжал на своей колымаге мимо отделения милиции, его окликнули. Магомет оглянулся. Начальник милиции подошел к нему. Посмотрел пристально:

— Как живешь?

— Нормально, — удивился Рафит.

— Все в порядке?

— Конечно.

— Смотри мне!

— Я уже не поселенец, — оборвал Магомет.

— Знаю.

— А что же грозите?

— Тебе лучше знать! — нервничал начальник милиции.

— Мне нечего знать. Что знал, то прошло.

— Хорошо бы. Да видно это не совсем так.

— Что имеете в виду? — оторопел Рафит.

— Да ничего! Скоро узнаем.

— А что знать хотите?

— Одно только.

— Что?

— Почему о тебе спрашивали?

— Кто? — побледнел Магомет.

— Из областного управления милиции?

— Откуда? — затряслись руки Рафита.

— Из спецотдела!

— Не знаю.

— Вот и я не знаю. А хотел бы знать.

— Если они звонили, должны были и сказать.

— Скажут. Всему свое время, — ответил начальник.

— Рафит поежился.

— Из села ни на шаг! Понял?

— Почему? Я же свободен!

— Вот узнаю, в чем дело. Тогда пожалуйста!

— Но это произвол! — возмутился Магомет.

— Ладно. Законник. Тихо!

— Я жаловаться на вас буду!

— Давай-давай! — недобро усмехнулся начальник.

Рафит поехал, прикрикнув на клячу.

— Интересовались! Ну и что? Может они узнают, кто где живет? Может перепись бывших судимых составляют? Откуда знать? Ведь не было команды арестовать меня! А этот — грозит, подозревает, намеки всякие делает! Эх, сколько ни живи, все равно меня здесь будут считать вором. А что я у них украл? В чем провинился? Кому я сделал здесь плохое? Кого обидел? Это меня обидели! И обижают! Даже теперь! Но я молчу! Никому претензий не предъявляю! Никому не жалуюсь. Живу, как могу! Сам! Ни к кому не лезу, не набиваюсь! А они недовольны. А чем? Тем, что я без них обошелся? Выжил назло им всем даже здесь. Один! Таки это им мешает жить, глаза колет. Завидуют, что у меня сберкнижка есть. А у них лишь зависть, да ветер в карманах, — буркнул он недовольно.

Кляча, прядая ушами, еле тащилась по улице. Недоумевающе прислушивалась к словам возчика. Тот пыхтел самоваром. Негодовал.

— Я тебе погрожу! Вот напишу куда надо! — ругался он в адрес начальника милиции. И продолжил: — Самого сюда не за хорошее прислали. Неспроста. Знаем — за грехи сюда ссылают вашего брата. На исправление. Поди турнули откуда-нибудь! Совсем выгнать пожалели. Так вот сюда заперли. В самую дыру! А он кичится! Ишь, начальник! — сплюнул Магомет, и, заметив, что кобыла совсем остановилась, крикнул сиплым от подкатившей злости голосом: — Пшла, падла лягавая!

Кобыла не поняла, что в злобе перепутал возчик ее с начальником милиции, и прижав уши, галопом понеслась по улице:

— Тах, тах, тах, — стучала бочка. И Рафит вдруг вспомнил. Да, конечно. Все дело в этом Скальпе. Рафит похолодел. Липкий пот пополз из-под шапки. Он не видел, куда ехал.

Не знал Рафит, что именно в это время в Тиличикском аэропорту приземлился самолет. А через несколько минут из него вышел Аркадий Яровой и быстро направился к зданию аэропорта.

— Вертолет? — начальник аэропорта откровенно рассмеялся. И продолжил сквозь смех. — Что вы, дорогой человек, мы сами эти вертолеты видим раз в году, да и то по особым случаям.

— Так у меня командировка! Срочная! — возразил ему Яровой и добавил: — Я следователь из Армении!

— У нас и московские журналисты бывали. Ну и что? Срочно. Что может быть более срочным, чем роды? А и то… На собачках везут. Рад бы я был всем помочь. Но нет возможностей.

— А где собак взять? — перебил его Аркадий.

— В селе. В частном порядке надо договариваться.

— Сколько дней добираться нужно до Каменского?

— Если хорошая упряжка и по прямому пути, то три дня, — ответил начальник порта.

— Так долго?

— А что делать? Пять перевалов! Не шутка.

— Ну, а опытного каюра с хорошей упряжкой вы мне сможете порекомендовать?

— Это с большим удовольствием. Вот вам адрес, я сам частенько пользуюсь услугами этого человека. Знаете, как у нас здесь поют:

Самолет — хорошо!

Паровоз — хорошо!

Пароход — хорошо!

А олени — лучше!

Яровой грустно улыбнулся. Выбора нет. Но время его собачки не наверстают. Три дня — это три дня.

Но делать нечего. И уже через пару часов, он вместе со стариком-каюром выехал на упряжке из Тиличик. Собаки, видимо, хорошо знавшие путь к Каменскому, сразу помчались к перевалу, сверкавшему в солнечных лучах громадным леденцом.

Каюр, покрикивая на собак, говорил с ними на своем гортанном языке, изредка грозил им остолом. Собаки, понимая хозяина, бежали во весь дух. Аркадий сидел позади каюра. Старик изредка оглядывался на него, улыбался плоским, широким лицом:

— Держись, паря!

Собаки пошли на подъем. Ледяные панцири скал не пускали нарту. Скалы равнодушно смотрели с высоты на крохотную нарту — едва заметную каплю жизни, пробивающуюся в самое сердце холода и смерти.

Собаки карабкались вверх, но лапы не удерживались на льду. Не за что ухватиться, не за что удержаться, негде закрепиться жизни. И стоило одной собаке упасть и покатиться назад, как она тянула за собою всю упряжку. Каюр хватал вожака., удерживал его. Потом вставали все собаки и нарта снова продолжала свой путь. Старик ругал поскользнувшуюся собаку по-русски. Но так, что все остальные псы от стыда морды отворачивали.

Но ледяной перевал не стал от этого покладистее и добрее. Он подставлял нарте крутые бока свои, вылизанные ветрами. Без единой щербинки и царапины. Ноги на таком зеркальном льду разъезжались в разные стороны и не могли удержать.

— Эге-гей-й! Пошли! — кричал коряк собакам. И показывал им увесистый остол. От вида его у псов хвосты к животам прилипали. Они, задыхаясь, тянули нарту вверх.

Усилие. Шаг. Еще усилие. Постромки, как струна натянуты. Сколько трудного, собачьего пота видели они. Возьмись за них. И запахнут руки горячим дыханьем собак, порезанными постромками боками и плечами, злобой укусов, кровью, пересохшими глотками. Короткими ночевками и длинными дорогами.

Яровой глянул вверх. Потом — вниз. Ему казалось, что прошло уже много времени. Однако пройдена была лишь треть скалы, — треть подъема.