Книга Возвращение - Геннадий Марченко

А неделю спустя меня повезли на новые слушания моего дела.

– Жаль с вами расставаться, мистер Бёрд, но подозреваю, что больше в эту тюрьму вы не вернётесь, – напутствовал меня Диксон. – Впрочем, я буду только искренне рад, если вы обретёте свободу. И не менее рад, если негодяй, организовавший вам поездку в Сан-Квентин, займёт ваше место.

О да, а как я был бы рад предоставить свою шконку этому ублюдку Хименесу! Уверен, Лука устроил бы ему «сладкую» жизнь. Но даже просто выйти на свободу – и то великое дело. Однако лучше не загадывать, сколько раз уже жизнь давала мне оплеуху, так что, надеясь на лучшее, не стоит забывать и о негативном варианте развития событий.

– Надеюсь, финансирование тюрьмы на этом не прекратится? – с лёгкой тревогой поинтересовался директор.

– Я – хозяин своему слову, мистер Диксон, так что в этом плане можете не волноваться.

– Что ж, я знал, что вы нас не подведёте… – И уже в дверях я услышал: – И спасибо вам за Элизабет.

На что я ответил:

– Она у вас молодец.

На всякий случай попрощался с Моррисом, в глазах которого увидел некоторую грусть, а Луке оставил Бу-бу, велев за ней присматривать. И мне показалось, будто между крысой и моим сокамерником установилось что-то вроде симпатии.

С бешено бьющимся сердцем, одетый уже в гражданское, я входил в знакомый мне по осенним событиям зал заседаний. Судья тот же, а вот суда присяжных не видно. Ну и слава богу, баба с возу – кобыле легче. Это я в том числе и о миссис Трувор, у которой после ряда публикаций в моих СМИ личная жизнь, как доложил недавно Стетсон, окончательно разладилась.

В зале суда я вижу и ободряюще улыбающегося Саймона, и нервно покусывающую губы Варю, и моего адвоката, который исподтишка показывает мне большой палец, мол, всё на мази. У сверлящего меня ненавидящим взглядом Хименеса, чьё горло скрыто высоким воротником сорочки, тоже свой адвокат, правда, настроен он, судя по его виду, не очень решительно. Похоже, понимает, что единственное, на что можно в такой ситуации рассчитывать, – это максимальное смягчение приговора. Рядом с Хименесом сидят грустный Кантор и какой-то зашуганный Сальвадо. Надеюсь, каждый сегодня получит по заслугам.

Заседание длилось больше двух часов без перерыва. В итоге Хименес схлопотал пятнадцать лет, Сальвадо накинули ещё семь, а Кантор как соучастник загремел на три года. Исполнителю заочно присудили пожизненное, но чувствую, наказание его так и не настигнет.

Когда эту троицу увели, на их место усадили меня. О’Салливан улыбнулся краешком губ, поправил парик и изрёк:

– Что же касается вас, мистер Бёрд, то с этой минуты вы свободны. Если у вас имеются претензии, вы можете подать иск правительству Соединённых Штатов.

Да какой к хренам собачьим иск?! Да я в ноги готов тебе кланяться, рыжий ты мой! Это, конечно, подумалось в порыве первых эмоций, когда ко мне кинулись Варя, Стетсон и Спенсер. Объятия, поздравления, а на крыльце – кучка репортёров и пара кинокамер. Приходится давать интервью, а на вопрос относительно иска я улыбнулся и заявил, что претензий к Соединённым Штатам не имею. Тут же какойто репортёришка, вынырнув из-за спин коллег, стал спрашивать, что я думаю о внесении моей фамилии в «чёрный список» Голливуда в связи с моими прокоммунистическими убеждениями. Стетсон ловко оттёр его в сторону, и мы вчетвером сели в ожидавшую нас машину.

Первым делом мы мчимся в Бель-Эйр, в наш загородный дом, где под присмотром одной из голливудских подруг Вари (за столько лет жизни здесь обзавелась-таки парочкой) нас ждут Соня и Даня.

– Папка! – кричит на русском Софа и кидается в мои объятия.

Следом семенит, крепко сжимая в ручонке бублик-бейгл, что-то лопочущий Данька. Все улыбаются, все счастливы, а я так больше всех. Смахиваю непроизвольно выступившую слезу и заявляю, что завтра проставлюсь ближайшему окружению, а сегодняшний вечер хочу посвятить семье. И прежде всего отмыться от преследовавшего меня тюремного запаха. Конечно, ванна не заменит баньку возле нашего домика в Лас-Вегасе и эвкалиптовые веники, но всё же лучше, чем тюремный душ.

В начале десятого Данька вырубился, и мы отнесли его наверх, в десять отправили спать Соню, после чего остались с Варей наедине… Уснули мы далеко за полночь в объятиях друг друга…

Адаптация заняла около недели, в течение которой я и впрямь отправил с нарочным Толсону целый ящик Hennessy, приложив письмо с благодарностью. Спустя несколько дней Толсон позвонил мне, поблагодарил за выпивку и поинтересовался моими делами. Мило поболтали и положили трубки, довольные друг другом.

Ещё почти месяц я вникал в дела всех своих компаний, которые вновь пришлось переоформлять на моё имя. Я был бы не против, если бы владелицей оставалась Варя, но она настояла, чтобы я снова принял бразды правления.

Оклемавшись, я на скорую руку навалял сценарий, в котором под именем некоего Джона Кроу описывал свою ситуацию, правда, с некоторыми вариациями. Например, герой был не магнатом, а врачом, попытавшимся рассказать правду о новом препарате и его побочных эффектах, за что горе-фармакологи ему отомстили, устроив подставу с убийством. Потом подсунул сценарий профессиональному сценаристу на редактуру и стал подыскивать режиссёра. Поработать согласился некогда завербованный мной в проект «Молчание ягнят» Фриц Ланг. Он и занялся набором команды, после чего, подписав финансовые документы, я с лёгким сердцем пустил дело на самотёк.

После выхода из Сан-Квентина я всё никак не мог насытиться свободой и постоянно куда-то рвался. Как-то уговорил Варю слетать со мной в Нью-Йорк, где планировал не только решить кое-какие дела, включая вопрос с новоприобретённым газетным изданием, но и поразвлечься. Заглянули мы с супругой и на Бродвей, где в мюзикле «Король и я», судя по программке, играл некий Юл Бриннер. Неужто тот самый?! Вполне может быть, в общем-то физиономия похожа на ту, что я видел давным-давно в фильме «Великолепная семёрка». После спектакля я проник за кулисы и пообщался с Юлом, оказавшимся на самом деле Юлием Борисовичем Бринером, после чего я окончательно уверился, что это будущая звезда кинематографа. А почему бы ему не стать звездой при моём непосредственном участии? Почему бы на моей студии не снять ту самую «Великолепную семёрку»?

– Юл, – спросил я его на русском, – не хотите попробовать свои силы в Голливуде?

– Ну, у меня был небольшой опыт в фильме «Порт Нью-Йорка», но я не отказался бы сняться в каком-нибудь проекте студии Barbara Films. – Глаза его загорелись, он даже сигарету вытащил изо рта, и я понял, что он мой.

А три дня спустя Бриннер переступил порог моего офиса на киностудии и поставил подпись под контрактом на фильм… «Великолепная семёрка». Я подумал, что незачем изобретать велосипед, и оставил знакомое мне название.

Мне же предстояло опять засесть за сценарий, но я сделал это с удовольствием. Сюжет картины помнил достаточно хорошо, а Бриннер, само собой, получил главную роль – стрелка Криса, собравшего таких же отчаянных парней для защиты нищей мексиканской деревушки от банды головорезов.