Книга Дочери аптекаря Кима - Пак Кённи

Тэюн и Ган Гык отошли в безлюдное место. Какое-то время они, низко склонив друг к другу головы, о чем-то шептались, а потом снова вышли на свет.

— Прошу прощения, — мягко улыбнулся Ган Гык, с его лица сошла прежняя напряженность.

— Видимо, у вас появилась масса времени, — Ёнбин тайно наблюдала за Ган Гыком.

— Может, пойдем куда-нибудь, поужинаем? — Ган Гык сделал предложение непонятно кому, то ли Ёнбин, то ли Тэюну. В Пусане его угощал Тэюн, теперь же, будучи в Сеуле, Ган Гык захотел отблагодарить его.

— Неплохо, — ответил Тэюн.

Ёнбин чувствовала себя несколько смущенной, однако молча последовала за ними. Они пошли прочь от зоопарка и, пройдя по какому-то безлюдному извилистому переулку, зашли в китайский ресторан. По-видимому, этот район был хорошо знаком как Тэюну, так и Ган Гыку, и в этом ресторане они бывали не раз. Они расселись за круглым столом. В ожидании заказанных блюд все трое хранили молчание. Если раньше Тэюн неустанно о чем-то говорил, то сегодня он был подозрительно немногословен, только изредка нервно подергивался край его глаза. Ёнбин предчувствовала, что их ожидает серьезный разговор. Были поданы блюда. Ган Гык выбросил сигарету и, вытирая руки влажной салфеткой, предложенной в ресторане, произнес:

— Госпожа Ким, что вы думаете о революции? — задал он вопрос напрямик.

Ёнбин, загадочно улыбаясь, сказала:

— По-моему, это мечта, в которой я не смогу принять участие.

— Совершенно верно! Это мечта. А еще точнее, революция — это мистерия.

— Как удивительно слышать это именно от вас, — Ёнбин почувствовала в себе быстро растущую теплую симпатию к своему собеседнику.

— Революцию задумывают гении, делают ее герои-романтики, а трусы и подлецы захватывают власть. Романтики в итоге проигрывают, но они возрождаются в последующих поколениях.

— И вы, несмотря ни на что, продолжаете действовать?

— Разумеется, ибо то, что фундаментально, когда-то и превращается в пользу.

Некоторое время они помолчали, пережевывая куриное мясо.

— Но если вы назовете революционера романтиком, вы оскорбите его.

— Ничего подобного. Романтизм — это главная движущая сила революции. От господина Ли я слышал, что вы участвовали в студенческом движении.

— Я всего лишь была втянута в это моими друзьями.

— Но неужели вы думаете, что в студенческом движении нет и капли романтических чувств? Другими словами, патриотизма? Ведь что-то прекрасное присутствует в сердцах студентов. Это можно рассматривать даже как некоторый вид героизма. Конечно, это понятие весьма расплывчатое, но в нем есть нечто таинственное и мистическое. Если толпа не будет привлечена этой мистерией, она не последует за вами. В этом-то и заключается трагедия прекрасного.

Тэюн не говорил ни слова. Он сосредоточенно думал о чем-то своем. Ёнбин же была весьма заинтересована анализом Ган Гыка революционных настроений. Она вспомнила слова, сказанные когда-то Тэюном: «Для Ган Гыка-революционера не существует гнева, скорби и напора, которые есть у других революционеров».

— Ну как, госпожа Ким, у вас не возникло желания стать романтиком? — по-деловому спросил Ган Гык.

— А вы хотите, чтобы я им стала?

— Нет, я не имел этого в виду. Вы должны сами решить. Так как ранее слишком многое решало за вас.

— Откуда вы это знаете?

— Знаю, потому что вы сейчас переживаете то же самое состояние, что и я.

Эти слова, принятые Ёнбин за прямое признание в любви, заставили ее покраснеть. Почувствовав это, она смутилась.

— Что вы можете знать о человеке, которого видите всего лишь во второй раз? Ган Гык улыбнулся, подозвал официанта и заказал пива.

— Если честно, я раньше думал, что Тэюн вас переоценивает.

Тэюн посмотрел на них исподлобья.

— И вы не ошибались. Моему брату следует верить только наполовину.

— Ну, пора уже прекратить вам делать из меня дурака, — впервые за это время сказал Тэюн и улыбнулся.

— Романтизм все-таки было бы ошибочно называть излишеством, — продолжал Ган Гык, — прошу тебя оставить все эти твои литературные замашки.

— И что это ты разошелся сегодня?

Шутливый тон Ган Гыка скрывал в себе явный дружеский совет.

— Я и представить себе не могла, что вы, господин Ган, так красноречивы.

— Ха-ха. Видимо, я произвел на вас в Пусане нелучшее впечатление.

— Вы мне показались тогда таким холодным и невозмутимым, что когда Тэюн нахваливал вас, это вызывало лишь антипатию.

— Опять я виноват?

— Извини.

— Ты, Ёнбин, и представить себе не можешь, с кем ты сейчас говоришь. Господин Ган — это опытный актер. Его нельзя принимать поверхностно, а то разочаруешься. Он преображается постоянно; например, он может обратиться в такого гордеца, что ты просто разведешь руками.

— Спасибо на добром слове. Давайте закончим на похвале.

— Хо-хо-хо…

Наливая себе пива, Ган Гык обратился к Ёнбин:

— Не хотите ли съездить в Китай?

— Китай? — Ёнбин широко открыла глаза от удивления.

Лицо Тэюна опять выражало прежнее напряжение.

— Во-первых, это следует хорошо обдумать. Если мои дела позволят…

— Какие дела?

— Потребуется пара месяцев, самое большее — месяцев пять… — Только что смеющееся лицо Ёнбин омрачилось тенью грусти.

Они говорили и говорили еще. Когда же вышли из ресторана, уже было темно.

— Разрешите, я возьму вас за руку?

— Не надо, — Ёнбин, ощутив рядом руку Ган Гыка, смутилась и отдернула руку. Ган Гык оказался весьма тактичен. Как предупреждал ее Тэюн, пред ней сейчас стоял искусный актер, совсем не похожий на того молчаливого, с тяжелым выражением лица, человека, встреченного ею в Пусане.

— Вы снимаете комнату?

— Да. В общежитии я сильно уставала.

— Где вы живете?

— В районе Хэхва-дон.

— А точнее?

Ган Гык приостановился под фонарем и достал блокнот с ручкой. Ёнбин несколько растерялась.

— На всякий случай, вдруг мне понадобится вам написать, — заметив замешательство Ёнбин, Ган Гык добавил: — Я мог бы держать вас в курсе дел Тэюна.

— Номер двести семьдесят пять.

Занеся адрес в записную книжку, Ган Гык хлопнул Тэюна по плечу и сказал:

— Ну, тогда удачи. Мне в другую сторону. Госпожа Ким, мое почтение и до следующей встречи.

Ган Гык скрылся за углом улицы, словно унесенный порывом ветра.