Книга Повседневная жизнь во времена трубадуров XII-XIII веков - Клоди Дюамель-Амадо

Долгое время правил он двором Пюи, пока сам двор сей не угас. Тогда отправился он в Испанию, где все короли и сеньоры превеликие ему оказали почести. И прибыл он там в приорат под названием Вилафранка, что в ведении аббатства Орлакского, и аббат приорат передал ему сей, он же, весьма его обогатив и украсив, дни свои там скончал и умер. Множество сложил он прекрасных кансон, из которых некоторые здесь написаны, как вы сейчас услышите:

Гостил я в раю на днях И до сих пор восхищен Приемом того, чей трон Встал на горах и морях, Кто свет отделил от теми; И он мне сказал: «Монах, Ну как там Монтаудон, Где больше душ, чем в Эдеме?»

* * *

«Господь, в четырех стенах Келейных я заточен; Порвал не один барон Со мной, пока я здесь чах, Неся служенья Вам бремя; Мне в милостях и благах Не отказал лишь Рандон Парижский вместе со всеми».

* * *

«Монах, ходить в чернецах Не мною ты умудрен, А также нести урон В честолюбивых боях Иль сеять раздоров семя; Ты лучше шути в стихах, А братией будет учтен Барыш на каждой поэме».

* * *

«Господь, звучащий в строках Песенных суетный тон — Грех, а гласит Ваш закон, Что мертв погрязший в грехах; Я ключ не нашел к проблеме, Лишь чувствую Божий страх И, путь забыв в Арагон, Об пол разбиваю темя».

* * *

«Монах, потерпел ты крах, Когда не пошел вдогон За тем, чей лен — Олерон; Так вот: кто был с ним в друзьях, Кого он спас в свое время, Кто знал, что в его дарах Вес стерлингов не сочтен, — И предал! — король не с теми».

* * *

«Господь, это Вашей взмах Десницы к тому, что он Не встречен, ибо пленен, Привел — все в Ваших руках; Плывет сарацинов племя К Акре на всех парусах, И, значит, тот обречен, Кто вдел для Вас ногу в стремя».

* * *

Хоть это и звучит не внове, Претит мне поза в пустослове, Спесь тех, кто как бы жаждет крови, И кляча об одной подкове; И, Бог свидетель, мне претит Восторженность юнца, чей щит Нетронут, девственно блестит, И то, что капеллан небрит, И тот, кто, злобствуя, острит.

Претит мне гонор бабы скверной И нищей, а высокомерной; И раб, тулузской даме верный И потому ей муж примерный; И рыцарь, о боях и проч. И как до рубки он охоч, Гостям толкующий всю ночь, А сам бифштекс рубить не прочь И перец в ступке натолочь.

Претит — и вы меня поймете — Трус, ставший знаменосцем в роте, И ястреб, робкий на охоте, И если гущи нет в компоте; Клянусь святым Мартином, не Терплю я вкус воды в вине, Как и участье в толкотне Калек, ибо приятней мне Быть одному и в тишине.

Претит мне долгая настройка Виол, и краткая попойка, И поп, кощунствующий бойко, И шлюхи одряхлевшей стойка; Как свят Далмаций, гнусен тот, По мне, кто вздор в гостях несет; Претит мне спешка в гололед, Конь в латах, пущенный в намет, И в кости игроков расчет.

Претит мне средь зимы деревней Плестись, коль нет приюта мне в ней, И лечь в постель с вонючкой древней, Чтоб в нос всю ночь несло харчевней; Претит — и даже мысль мерзка! — Ждать ночью мойщицу горшка; И, видя в лапах мужика Красотку, к ней исподтишка Взывать и тщетно ждать кивка.

Претят наследников уловки, Клянусь Творцом, и без сноровки Кикс, сделанный в инструментовке, И ростовщик, что ждет поклевки; Как свят Марсель, осточертел Мне плащ в два меха, и прицел Трех братьев на один надел, Четырехгранность пик и стрел, И кто богат, а не у дел.

И не терплю я, Боже правый, Чтоб резал мясо мне лишавый, И стол под скатертью дырявой, И тяжкий груз кольчуги ржавой; Мне тошно высадки в порту Ждать в ливень на сквозном ветру, И наблюдать друзей войну, И, чуя в сердце маету, Зреть в каждом равную вину.

Прибавлю, что мне также тяжки Девицы уличной замашки, Курв старых крашеные ряшки И фат, в свои влюбленный ляжки; Претит мне — о святой Авон! — У тучных женщин узость лон, Под ноль стригущий слуг барон; И бденье, если клонит в сон, — Вот худший для меня урон.

Но тем я полностью задрочен, Что, в дом войдя, насквозь промочен Дождем, узнал, что корм был сочен Коню, но весь свиньей проглочен; Вконец же душу извело С ослабшим ленчиком седло, Без дырки пряжка и трепло, Чьи речи сеют только зло, Чьим гостем быть мне повезло.

Жизнеописания, с. 153–156

Гильем де Кабестань

Эн Раймон де Кастель Руссильон был, как вы знаете, сеньор доблестный. Имел он женою мадонну Маргариту, прекраснейшую из дам, каких только знавали в те времена, одаренную всеми прекрасными свойствами, добродетелями и учтивостью. И вот случилось, что Гильем де Кабестань, сын бедного рыцаря из замка Кабестань, прибыл ко двору эн Раймона Руссильонского, предстал перед ним и спросил, не угодно ли тому, чтоб он поступил к нему на службу. Эн Раймон, видя, что Гильем красив и пригож, сказал ему, что тот будет желанным гостем и предложил остаться при дворе. Итак, Гильем остался и вел себя столь учтиво, что все, от мала до велика, его полюбили; и так он сумел отличиться, что Раймон пожелал, чтобы он стал пажом мадонны Маргариты, жены его, и так и было сделано. После того постарался Гильем отличиться еще больше и словом, и делом. Но, как обычно бывает в делах любовных, случилось, что Амор пожелал овладеть мадонной Маргаритой и воспламенил ее мысли. И так угодны стали ей поступки Гильема, слова его и повадка, что однажды она не смогла удержаться и спросила: «Гильем, если бы какая-нибудь дама сделала вид, что любит Вас, осмелились бы Вы полюбить ее?» Гильем же, догадавшись, в чем дело, отвечал ей, не таясь: «Да, конечно, сеньора моя, лишь бы видимость эта была правдивой». И сказала дама: «Клянусь святым Иоанном, Вы добрый дали ответ, как и подобает отважному мужу; но теперь я хочу Вас испытать, сможете ли Вы познать и уразуметь на деле, какая видимость бывает правдива, а какая нет». Гильем же, когда услыхал эти слова, ответил: «Госпожа моя, пусть будет так, как Вам угодно».