Книга Калинова Яма - Александр Пелевин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Очень, — прохрипел Гельмут, не разжимая зубов.
— Ты знаешь, что это смерть? — продолжала Чернота.
— Да, — ответил Гельмут.
— А на каком языке говорила с тобой смерть?
— На русском.
— Смерть всегда говорит по-русски, — сказала Чернота и ушла.
Когда ушла Чернота, вокруг стало еще чернее, и боль разрывала все его тело, распухала и ширилась. Весь мир стал его болью.
Чтобы не думать об этой боли, надо думать о чем-то другом, сказал себе Гельмут. Да, надо думать о чем-то другом, но сначала надо придумать, о чем я буду думать. Придумать, о чем я буду думать, вот же глупая фраза. Ему вспомнился старик Писаренко с Колымы, который постоянно говорил, заваривая чифирь: вот, мол, сейчас чифирнем, отдохнем да подумаем о всяком. Думал Писаренко всегда вслух и о многом рассказывал. Он говорил, как в начале тридцатых годов работал заведующим складом в Тамбове, и однажды пьяный дворник уснул в мешках с картошкой, а молодая кладовщица Наташа, придя утром на смену, так завизжала с испугу, что на ее крики прибежал постовой. Постовые — забавные ребята. Постовым раньше работал один зэк, осужденный за кражу из магазина. Напился, вломился прямо по форме в магазин после закрытия, вытащил оттуда кассу и уехал в Кисловодск. Целый месяц на эти деньги гулял и отдыхал, а потом его поймали по совершенно нелепой случайности. Что же это была за случайность, как он там дальше рассказывал? Совершенно случайно как-то раз в редакции «Комсомольской правды» перепутали фотографии для передовицы, и вместо Сталина поместили на главную полосу портрет Молотова. Хорошо, что это заметили за полчаса до того, как газета отправилась в типографию, и все удалось быстро исправить, а то влетело бы по первое число — и хорошо, если отделаешься увольнением. Корреспондента спортивного отдела Сергеева как-то уволили за то, что тот опечатался и вместо «советский» почему-то написал «сладкий» — это так и вышло в печать, получился «сладкий футболист», и когда все улеглось, и редакция отделалась лишь увольнением Сергеева, все страшно хохотали — о чем он думал, когда писал «сладкий», и куда смотрел корректор? Гельмут вспомнил сладкие булочки с ванильным кремом, которые продавались на углу возле парка Фридрихсхайн, он всегда покупал их, когда они собирались попить кофе с отцом, и отец рассказывал о своих адвокатских делах. Был такой случай — владелец автомастерской, кажется, фамилия его была Кауфман, или Каутцер, сдал в аренду свою технику, а вернули ему покореженные и неработающие инструменты, а ему нужно было расплачиваться по долгам, и пришлось подавать в суд. И этот Кауфман тогда сказал забавную фразу: «Да чтобы у вас змеи в глазницах завелись!». Зачем он сказал про змей в глазницах, что за фантазия, почему именно змеи и именно в глазницах — и он вспомнил казарму в Бриуэге и кабинет начальника гарнизона, полковника Фернандеса, у него на столе зачем-то стоял самый настоящий человеческий череп. Именно он, Фернандес, передавал им задание взорвать мост через Тахунью, и когда он объяснял детали, Гельмут смотрел в пустые глазницы черепа на столе, а тот будто усмехался, и у него не было одного зуба. Как у старухи, которая в детстве рассказывала ему какие-то странные колыбельные, про речку, про уснувших котов, про лунное золото, про колокольчики… Про колокольчики еще писал этот Холодов в своей книге, но, черт возьми, откуда он знал про эти колокольчики, про те же самые колокольчики, которые говорят «дин-дон», когда ты засыпаешь, засыпаешь тихо, спокойно, глубоко и сладко, и весь мир засыпает вместе с тобой, как Черносолье, когда его заливает черной жижей от болотного сердца — расцветет ли оно, проснется ли оно? — но все засыпает, и все так темно и тепло, и уже совсем не больно, и птички уснули, собаки уснули, и колокольчики говорят «дин-дон».
И он вышел на берег, и вода в реке превратилась в лунное золото.
— Просыпайтесь. Мы подъезжаем к станции Калинова Яма.
Александр Григорьевич Орловский дослужился до звания полковника госбезопасности и был уволен по выслуге лет в 1954 году. С 1958 года работал председателем колхоза в Московской области. В 1970 году удостоен высшего звания «Герой социалистического труда» и золотой медали «Серп и молот». Умер 20 ноября 1993 года.
Рауль Игнасио Сальгадо до 1960 года работал внештатным консультантом в МГБ СССР, затем — в КГБ. Вернулся в Испанию в 1976 году, после падения режима Франко. Поселился в Мадриде, где и умер в августе 1987 года.
Юрий Васильевич Холодов погиб 1 сентября 1941 года во время боя с немцами на берегу Десны возле совхоза Гостиловка, похоронен там же.
Тарас Васильевич Костевич в августе 1941 года лишился должности в «Комсомольской правде». Записался добровольцем на фронт. Получил два ранения, удостоен медали «За отвагу» и ордена Красной Звезды, дошел до Берлина. Умер в 1964 году.
Клаус Кестер пропал без вести в 1941 году.
Карл Остенмайер после войны лишился права публиковаться, преподавать и практиковать психотерапию в связи с поддержкой гитлеровского режима. В 1949 году эмигрировал в Аргентину и открыл свой кабинет в Буэнос-Айресе. Умер в 1959 году.
Рудольф Юнгханс до конца жизни в 1984 году проработал внештатным осведомителем Министерства государственной безопасности ГДР.
Отто Лампрехт, проработав автомехаником, в 1976 году эмигрировал в США и открыл собственную автомастерскую. Умер в 1989 году.
Анна Федорова в 1946 году вышла замуж за секретаря комсомольской ячейки. Занималась журналистикой до выхода на пенсию в 1972 году. До сих пор живет в подмосковных Химках.
Светлана Тихомирова в июле 1941 года записалась в части МПВО, получила медаль «За оборону Москвы». После войны продолжила заниматься спортом, стала чемпионом СССР по прыжкам в воду. Умерла в 1998 году.
Карл Иванович Бергнер до конца жизни в 1956 году проработал хирургом в московской больнице.
Дмитрий Юрьев пропал без вести в 1971 году.
Гельмут Лаубе похоронен на Целендорфском кладбище в Берлине рядом с отцом и матерью.
* * *
За помощь и поддержку при написании этой книги автор выражает благодарность Надежде Нартикоевой, Андрею Орещенко и Амелии Комлевой
