Книга Приют для списанных пилотов - Валерий Хайрюзов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Возле уличного кафе Милица предложила пообедать. Сергей согласно кивнул, сказав, что на этот раз рассчитываться будет он. У него еще оставались кое-какие деньги, которые в Белграде вручил Зоран.
— Как мне все это напоминает предвоенное Сараево, — оглянувшись по сторонам, грустно сказала Милица. — Эта площадь, этот шедрвань. Смотрю и не верю: гуляют, пьют кофе. Вот так же мы сидели и не предполагали, что через некоторое время все взорвется.
— Ну, как видно, не только гуляют, — заметил Сергей. — И другими делами занимаются.
— Где-то я этого парня видела? — помолчав немного, вдруг проговорила Милица. — Неужели в Сараеве? — И, поежившись, добавила: — Некоторые албанцы едут отсюда в Боснию и воюют там против нас. Здесь вся криминальная торговля в их руках. В Косове можно купить любое оружие. Шиптари здесь живут не по сербским, а по своим законам. Не платят налоги, дети не ходят в школы. Ты видел вдоль дорог канистры с бензином? Сегодня в Сербии он в два-три раза дороже, чем в Албании или Румынии. У нас, в Боснии, еще дороже. Весь бензин доставляют сюда контрабандой. Вся наркоторговля в их руках. Возможно, мы кого-то случайно спугнули.
— А что такое шедрвань? — спросил Сергей.
— Видишь в центре площади источник?
— А-а-а! Что-то вроде нашего фонтана, — догадался Сергей. — Скажи, Милица, откуда ты так хорошо знаешь русский?
— Сергей мне льстит. Нас в школе учили, потом в университете, на славястической кафедре. Кроме того, у меня бабушка была русской. После революции она девочкой попала в Сербию. А дед у меня был партизаном. Они в сорок первом, когда немцы напали на Россию, подняли восстание в Герцеговине. У них в то время был гимн:
Милица на секунду остановилась и, прикрыв глаза, продолжила:
— Это сербское начало, а по-русски эта песня будет звучать так:
Милица помолчала и, вздохнув, с болью в голосе продолжила:
— Но кому эта война была нужна? Зачем льется кровь простых людей? Была олимпиада в Сараеве. Как мы ее ждали! И были все вместе: хорваты, сербы, мусульмане. Ведь мы все — славяне. Моя мама сейчас в Сараеве, в Старом граде, под турками. Как она там, не представляю! Когда я оттуда ушла, то весила сорок восемь килограммов. Шестьдесят тысяч сербов продолжают оставаться на мусульманской стороне. Они их держат вместо заложников. Скажите, почему Россия не заступилась за нас? Все против сербов.
— Сви су против Срба, — вздохнув, подтвердил Мишко.
Не в первый раз слышал Сергей этот, похожий на тяжелый вздох, вопрос. Почему, что случилось с русскими, Россией? Он и сам не мог ответить на этот вопрос. Живко Николич рассказывал, что в начале века, когда началась война царской России с Японией, в знак солидарности с русским народом Черногория объявила войну Стране восходящего солнца. И вроде бы как до сих пор мир не заключен. Все это могло вызвать улыбку. Но все же такой факт имел место! Где-то Сергей прочитал: все сегодняшние беды России оттого, что народ отрекся от Бога, от веры своих дедов и отцов. В конечном счете получилось: отреклись от самих себя. С горечью он видел: в России стало выгодно быть кем угодно, только не русским. Уезжают в Израиль, в Германию, но чаще всего в Америку. Он видел — сербам намного хуже, но они не отрекаются от самих себя. Да, они бывают печальны, молчаливы, но верят, что все трудности, беды минуют и все равно наступят лучшие времена.
В Печ Милица приехала на ярмарку показать книги, которые были изданы в Республике Сербской. Но, потолкавшись, как она сказала, среди гостей, решила, что лучше с большей пользой съездит в Призрень.
— Эта выставка для директора — маленького, важного, про себя думающего, что он Бонапарт, а не для писателей и издателей, — сказала Милица. — Встреч с читателями нет, покупать книги никто не спешит. Пустой перевод времени и денег. Ваши ходят как потерянные. Тогда зачем их было приглашать?
Когда Сергей спросил, кем она работает, Милица рассмеялась: журналистом, переводчиком, издателем — все в одном лине.
— О, да мы коллеги! — в свою очередь рассмеялся Сергей. — Я тоже журналист.
Мишко сходил к машине и принес бутылку белого вина. Он налил в стакан Сергею, затем немного себе.
— А как саоброчайная милиция? — спросил Сергей, вспомнив своих гаишников.
Мишко молча посмотрел на него, взял бутылку минеральной воды, разбавил свое вино, сделал, как он сказал, «шприцер» и, подняв стакан, произнес то самое слово, которое Сергей запомнил еще с первой поездки; оно напоминало одновременно тост и призыв к единению.
— Живели!
— Послушай, Сергей, у меня есть предложение, — сказала вдруг Милица. — Приезжаем в Печ, я звоню министру Тохолю, договариваюсь, и мы вместе едем в Сараево. Все вопросы я беру на себя. Пашич, я думаю, не обидится, я его знаю. Он даже не журналист. Он — поэт. А наши поэты наивны и рассеянны, как дети. Дай им в руки игрушку, они все забудут. — В глазах Милицы заплясал уже знакомый хитроватый огонек. — Ты уже, наверное, заметил: у сербов нет вторых, все — первые. Знаешь, однажды, после призыва, офицер построил новобранцев и скомандовал: «На первого и второго рассчитайсь!» Тот, кто стоял в строю первым, как и положено, крикнул: «Первый!» А второй улыбнулся и тут же отчеканил: «А я до него!» Зоран всегда и во всем первый, — продолжила Милица. — Ты бы слышал, как он обхитрил всю Европу, а заодно и белградских чиновников, когда из России нужно было доставить в Сербию скульптуру Сергия Радонежского работы Вячеслава Клыкова. Я послушала Зорана — в этой истории он был главной фигурой. Продумал, как обойти эмбарго, навел, как он говорил, шухер и организовал на российском военно-транспортном самолете доставку скульптуры в Нови-Сад.
— Он мне в прошлый приезд об этом же говорил, — рассмеялся Сергей. — Мне нравится его непосредственность и вера, что никакое дело без него обойтись не сможет. Конечно, Зоран — поэт. Жизнь пошла такая, что поэт не мыслит себя вне политики. Ты права: Пашич — большой ребенок. Любит поговорить, а кто из нас не любит? Но и дело знает. Без него я бы сюда не попал. Он поднял всех своих знакомых не только в Белграде, но и в Москве. Деньги, билеты, визы. Как я сюда добирался — это отдельная детективная история. Еще не знаю, как отсюда буду выбираться. Одна надежда — Зоран. Наши не очень-то жалуют тех, кто по своей воле задерживается в Сербии. Объявляют преступниками со всеми вытекающими последствиями. А за предложение — спасибо, я с удовольствием воспользуюсь.
На обратном пути остановились возле Белого Дрина. Сергей долго смотрел с моста в глубокий каньон, по которому стремительно неслась упругая, притягивающая прохладой река. Ниже, освободившись от тесных каменных объятий, вода широко разлилась по равнине.
