Книга Иосиф Сталин. От Второй мировой до "холодной войны". 1939-1953 - Джеффри Робертс

За докладом последовало обсуждение, в ходе которого Черчилль и Рузвельт заявляли, что опыт Первой мировой войны заставляет сомневаться в том, насколько разумно пытаться добиться у Германии репараций, но оба согласились с необходимостью создать комиссию по репарациям. В конце заседания Черчилль язвительно заметил, что, по его мнению, репарационный план должен основываться на принципе «каждому по потребностям, а от Германии по ее силам». Сталин ответил, что «предпочитает другой принцип: каждому по заслугам»25. В окончательный вариант протокола конференции были включены основные положения советского репарационного плана, однако, по настоянию Черчилля, никаких конкретных цифр там указано не было. Упоминалась цифра 20 миллиардов долларов как общая сумма репараций (из которой СССР должен был получить половину), но только для дальнейшего обсуждения комиссией по репарациям.

На третьем пленарном заседании 6 февраля «Большая тройка» обсудила вопрос права голосования великих держав в будущей Организации Объединенных Наций. Сталин подчеркнул, что установленная процедура должна быть продумана таким образом, чтобы избежать расхождений между великими державами, и что нужно создать такую организацию, которая могла бы гарантировать мир по меньшей мере на следующие 50 лет. Это первое обсуждение не привело ни к каким определенным результатам, однако в дальнейшем в ходе конференции вопрос о голосовании был решен в порядке соглашения, принятием принципа единогласия великих держав, которого по сей день придерживается Совет Безопасности ООН. Было также решено, что на учредительную конференцию ООН в Сан-Франциско может быть приглашена любая страна, которая до конца текущего месяца объявит войну Германии. Эта уловка была придумана Черчиллем для того, чтобы дать возможность попасть на конференцию Турции (Анкара объявила войну Германии 23 февраля 1945 г.). При этом на конференцию решено было не допускать страны, сохранившие нейтралитет (такие, как Ирландия), но не оказавшие поддержки, которую они, по мнению британского премьер-министра, должны были оказать26.

Гораздо более щекотливым был поднятый Черчиллем 6 февраля польский вопрос – более конкретно, вопрос о признании просоветски настроенных «люблинских поляков» в качестве Временного правительства Польши (сама формулировка вопроса была не совсем правильной, потому что к этому времени ПКНО переехал в Варшаву). Как Черчилль, так и Рузвельт хотели, чтобы вместо так называемого люблинского правительства было создано временное правительство на более широкой основе, которое отражало бы общественное мнение в Польше. В ответ Сталин выступил с решительной поддержкой политики СССР по польскому вопросу, отметив, что возрождение сильной и независимой, но дружественной Польши для СССР является жизненно важным вопросом безопасности. Кроме того, он утверждал, что «новое варшавское правительство… имеет никак не меньшую демократическую базу, чем, например, правительство де Голля»27. Последнее утверждение Черчилль оспорил, сказав, что его поддерживает не более трети польского народа28.

После третьего пленарного заседания Рузвельт передал Сталину записку, в которой ясно давал понять, что США не намерены признавать люблинское правительство, и вместо этого предлагал сформировать новое правительство, в состав которого войдут поляки, проживающие в Польше и за границей, в том числе бывшие члены лондонского эмигрантского правительства – такие, как Миколайчик29. В ответ на четвертом пленарном заседании 7 февраля советская сторона выдвинула по польскому вопросу предложение из трех основных частей: а) признать линию Керзона; б) считать, что западная граница Польши должна проходить по линии Одер – Нейсе; в) пополнить люблинское правительство некоторыми «демократическими деятелями» из эмигрантских польских кругов30. Это предложение в основном представляло собой вариации на тему той позиции, которой Советский Союз придерживался уже больше года. Оно вызвало бурное обсуждение, затянувшееся на несколько заседаний «Большой тройки» и трех министров иностранных дел (Идена, Молотова и Эдварда Стеттиниуса, сменившего Халла на посту госсекретаря США), встречавшихся как отдельно, так и в рамках пленарных заседаний. В итоге было решено, что «действующее ныне в Польше Временное правительство» будет «реорганизовано на более широкой демократической базе с включением демократических деятелей из самой Польши и поляков из-за границы. Это новое правительство должно затем называться Польским Временным Правительством Национального Единства». Линию Керзона было решено признать восточной границей Польши, а окончательное определение западной границы Польши с Германией отложить до предстоящей мирной конференции.

Достичь соглашения о составе правительства освобожденной Югославии оказалось значительно проще. Стороны быстро приняли решение о том, что Тито и югославские политики в изгнании должны образовать единое правительство Югославии.

Не меньшим единодушием отличалось и обсуждение участия Советского Союза в войне на Дальнем Востоке – вопроса, который уже затрагивали Сталин и Рузвельт на двухсторонней встрече 8 февраля31. Было достигнуто соглашение о том, что СССР должен аннулировать подписанный в апреле 1941 г. советско-японский пакт о нейтралитете и начать войну на Дальнем Востоке через два – три месяца после разгрома Германии. В обмен на это Советский Союз должен получить обратно территории, которые империалистическая Россия проиграла Японии в результате поражения в русско-японской войне 1904–1905 гг. Советскому Союзу будет возвращен Южный Сахалин и Курильские острова; Порт-Артур, расположенный в материковой части Китая, будет предоставлен ему в качестве морской базы, а близлежащий Далянь будет интернационализирован с учетом интересов СССР в этом порту. Для обеспечения прав Москвы на эксплуатацию железной дороги, проходящей через Маньчжурию, будет создана совместная советско-китайская компания. Единственной оговоркой по этому вопросу было то, что все соглашения, касающиеся Китая, необходимо было также обсудить с китайской стороной и получить ее согласие. Впрочем, ни Сталин, ни Рузвельт не думали, что это может вызвать большие затруднения; оба полагали, что Китай будет только благодарен, если вступление Советского Союза в войну будет связано для него со столь незначительными уступками.

11 февраля 1945 г. «Большая тройка» встретилась в последний раз, чтобы обговорить коммюнике по результатам конференции. С согласованием текста больших проблем не возникло, и заявление было опубликовано на следующий день от имени Черчилля, Рузвельта и Сталина. В нем излагалась политика «Большой тройки» по вопросам Германии, Организации Объединенных Наций, Польши и Югославии. Также в заявлении содержался текст «Декларации об освобожденной Европе», в которой Великобритания, США и СССР соглашались бороться за уничтожение нацизма и фашизма и за создание демократической Европы на основе свободных выборов. В завершение руководители трех стран обещали сохранить после войны свое единство и создавать условия для прочного и продолжительного мира. Помимо этого заявления о политическом курсе был и конфиденциальный протокол. В нем излагались решения конференции, которые «Большая тройка» обнародовать не хотела – например, ее решения по участию СССР в войне на Дальнем Востоке32.

У Сталина были все причины быть довольным результатами Ялтинской конференции. Почти по всем вопросам повестки дня Советский Союз добился удовлетворения своих требований. Лидеры «Большой тройки» снова были в хороших отношениях, и Сталин снова, как и во время Тегеранской конференции, проявил себя как умелый дипломат. Единственной уступкой желаниям Запада стало подписание «Декларации об освобожденной Европе». Однако в советской версии этот документ приобрел скорее антинацистское, чем демократическое звучание – да и в любом случае, Сталин был уверен, что его европейские союзники-коммунисты войдут в состав коалиционных правительств на широкой основе, о которых говорилось в декларации, и успешно выиграют в выборах, которые должны последовать за формированием правительств. Советская пресса освещала результаты конференции, как и следовало ожидать, в восторженных тонах33. Майский подготовил для Молотова шаблон конфиденциальной телеграммы, которая должна была быть разослана во все советские посольства. В телеграмме говорилось: «В целом атмосфера на конференции была дружественной, было ощущение, что все стремились достичь соглашения по спорным вопросам. Мы оцениваем конференцию в высшей степени положительно, особенно по польскому и югославскому вопросам, а также по вопросу репараций»34. В личном письме Александре Коллонтай, послу СССР в Швеции, Майский написал, что «крымская конференция была очень интересной. Особенно впечатляющим было то, что наше влияние в общем и влияние лично Сталина было необыкновенно большим. Решения конференции были на 75 % нашими решениями… Сотрудничество «Большой тройки» сейчас стало очень тесным, и Германии нечего праздновать, ни во время войны, ни после нее»35.