Книга Мерецков - Николай Великанов

— Проект этого плана с вашими поправками, товарищ Сталин, был перепечатан. Жуков сказал, что он сам доложит его вам, — ответил Мерецков.

— С Жуковым мы уже беседовали. Он хочет механизированных корпусов вдвое больше, чем там намечено.

— Вы мою точку зрения знаете, товарищ Сталин. Я от нее не отступился. Сейчас у нас новых танков мало. К лету этого года планируемые корпуса не будут готовы: раньше следовало начинать их создание. По представленному нами проекту корпуса вступят в строй весной 1942 года. Мысль Жукова об удвоении превосходна, недостает только материальных возможностей. При наличии материальной базы его предложение будет реализовано к 1943 году.

Сталин заметил:

— Пребывать вне войны до 1943 года мы, конечно, не суме ем. Нас втянут поневоле. Но не исключено, что до 1942 года мы останемся вне войны. Поэтому порядок ввода в строй механизированных корпусов будет еще обсуждаться. Необходимо сейчас уделить главное внимание обучению войск. Политбюро считает, что с вашим возвращением в Наркомат обороны он усилился, и ждет активной от вас деятельности.

С этой встречи вплоть до войны Кирилл Афанасьевич виделся со Сталиным очень редко. Он все время пропадал в поездках по округам, на практических учениях войск. Весной 1941 года был в Ленинградском военном округе, которым в этот период командовал генерал-лейтенант М.М. Попов, пришедший на Л ВО из 1-й Отдельной краснознаменной армии. Работой нового командующего и штаба округа Мерецков остался доволен. Командный состав поставленные задачи решал правильно, войска всесторонне готовились к возможной войне.

Затем отправился в Киевский особый округ. Начальник оперативного отдела штаба генерал-майор И.X. Баграмян доложил обстановку: войска вермахта опасно сосредоточивались у советской границы. Прежде чем информировать об этом Москву, Мерецков решил перепроверить данные Баграмяна. Поехал во Львов, побывал в армиях. Командармы говорили то же самое. Тогда он лично провел длительное наблюдение с передовых приграничных постов и убедился, что германские офицеры вели себя чрезвычайно активно.

Из Киева Кирилл Афанасьевич переехал в Одессу. Теплой была встреча с Яковом Тимофеевичем Черевиченко, которого Мерецков знал с Гражданской войны по службе в 1-й Конной армии. Мерецков поздравил его с недавним получением звания генерал-полковник. Затем — общение с начальником штаба округа генерал-майором М.В. Захаровым, сослуживцем по БВО в начале 1930-х годов, его подробный доклад, из которого явствовало, что и здесь наблюдается тревожная картина. Они вместе поехали к румынскому кордону, чтобы своими глазами увидеть скопление военных сил по ту сторону границы.

По указанию Мерецкова было проведено учение механизированного корпуса с выходом в приграничный район, где он и остался на длительное дислоцирование.

В округе имелся еще один корпус — генерал-майора Р.Я. Малиновского, с которым Мерецков также служил в БВО и Испании. Кирилл Афанасьевич поинтересовался состоянием соединения. Оказалось, что корпус только на словах таковым именовался, фактически же состоял лишь из одной дивизии.

По возвращении в Москву, это было в начале июня, Мерецков вместе с наркомом Тимошенко был приглашен в Кремль. Генсек внимательно выслушал доклад Мерецкова обо всем услышанном и увиденном в приграничных округах. Никаких комментариев не последовало. Задав несколько общих вопросов Тимошенко, Сталин распорядился:

— В ближайшее время проверьте в округах состояние авиации, насколько она готова дать немедленный отпор противнику, если он нарушит наши рубежи.

Вскоре Мерецкову было приказано вылететь в Западный особый округ и провести проверку боеготовности авиации.

Кирилл Афанасьевич начал проверку с объявления тревоги авиачастям. Учение было в разгаре, как вспоминал он потом, и вдруг на его глазах на аэродром приземлился немецкий самолет. Мерецков потребовал объяснения от командующего округом. Тот ответил, что по указанию начальника Гражданской авиации СССР на данном военном аэродроме велено принимать немецкие пассажирские самолеты. Это возмутило замнаркома, и он тут же отправил телеграмму на имя Сталина о неправильных действиях гражданского начальства и крепко отчитал своего «испанского» друга Павлова за то, что он о подобных распоряжениях не информировал наркома обороны.

Выразил неудовлетворение и начальнику авиации округа Герою Советского Союза генерал-майору И.И. Копцу. И не столько за посадку на подведомственном ему аэродроме немецких самолетов, сколько за скученное размещение авиатехники, отсутствие необходимой маскировки.

— Что же это у вас творится? Если начнется война и авиация округа не сумеет выйти из-под удара противника, что тог да будете делать?

Копец ответил черной шуткой:

— Тогда буду стреляться!

Это окажется не пустой бравадой бывшего командира добровольческой авиационной группы, храбро сражавшегося в небе Испании с фашистскими асами. Когда немецкая авиация в первый день нападения на СССР нанесла массированный удар по аэродромам Белорусского округа, Копец сел в самолет и решил посмотреть, что с ними сталось. Увиденное ошеломило его: потери авиатехники были ужасающими. И честный солдат не выдержал. Он вернулся в штаб, закрылся в кабинете и застрелился…

Но трагедия произойдет потом, в будущем, а тогда, несмотря на черный юмор начальника авиации округа, беседа Мерецкова с ним продолжится на повышенных тонах. В конце концов Копец признает, что замечания замнаркома справедливы.

Однако, как показали последующие дни, беседа не оказала на него должного воздействия, и он не поторопился устранять недостатки, на которые указывал Мерецков.

До начала Великой Отечественной войны оставалась одна неделя…

Совещание 21 июня 1941 года

В субботу 21 июня с 19.05 до 22.20 в кремлевском кабинете Сталина проходило важное совещание, на котором присутствовали Молотов, Воронцов, Берия, Вознесенский, Маленков, Кузнецов, Сафонов, Тимошенко, Жуков, Буденный, Мехлис. Совещание проходило в строгой секретности, так как было посвящено вероятному в скором времени нападению Германии на Советский Союз, и проходило в два этапа: первый — с 19.05 до 20.15, второй — с 20.50 до 22.20.

Об этом совещании, и особенно о первом его этапе, в отечественной историографии ничего не сказано. Никто из мемуаристов — высших военачальников того времени его ни разу не упомянул. И совсем не из-за секретности: после войны это уже не было секретом…

Некоторые исследователи Великой Отечественной войны сходятся в мысли, что это — попытка полководцев Победы скрыть от народа «бревно в их глазу». Свои мемуары они писали после смерти Сталина, когда Н.С. Хрущев открыл огонь по культу личности. В угоду Хрущеву, а также с целью снять с себя ответственность они дружно чернили узурпатора. И главный упрек Сталину — катастрофическое поражение в начале войны. Существовала установка: в том, что Красная армия не была своевременно приведена в полную боевую готовность, виновен исключительно Сталин. Но это не совсем так. Те, кто стоял накануне войны у руля РККА, также повинны. Они внушали Сталину, что у Гитлера нет агрессивных намерений против СССР. И Сталин долго находился под их внушением, только в самый канун войны понял, что был в большом заблуждении. На этом совещании он остро поставил вопрос о немедленном приведении в полную боевую готовность сухопутных войск, авиации и флота. Генсек приказал наркому Тимошенко в кратчайший срок подготовить сжатую директиву на этот счет, сделал перерыв в совещании и отправил Тимошенко в Генштаб, чтобы он вместе с Жуковым и его работниками в течение 35 минут составили документ и доложили ему в 20.50…