Книга Личный пилот Гитлера. Воспоминания обергруппенфюрера СС. 1939-1945 - Ганс Баур
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В то время, когда она это говорила, эти самые дети беззаботно бегали по бункеру. Они развлекали раненых, напевая им песни. Когда обстрел становился очень сильным и стены бункера сотрясались от частых попаданий, они кричали от радости и восхищения, а также хотели, чтобы «покачивание» было сильнее, в то время как мы опасались, чтобы не случилось чего-нибудь ужасного…
Только через много лет я узнал некоторые подробности о смерти детей Геббельса. Согласно рассказу в тот самый день адмирал Фосс сидел в приемной бункера фюрера и ел из кастрюли. В этот момент к нему подошла фрау Геббельс и спросила: «Адмирал, вы не видели, заходил ли доктор в комнату наших детей?» Фосс сказал, что незадолго до этого он видел доктора в белом халате, который входил в эту комнату. Он точно не запомнил, кто это был, поскольку не обратил на него особого внимания.
Примерно через двадцать минут после этого разговора между ним и фрау Геббельс Фосс заметил, что оттуда вышел доктор. Еще через пятнадцать минут из комнаты вышла фрау Геббельс, плача, подошла к адмиралу и сказала ему: «Хвала Господу, самое страшное уже позади. Для нас лучше всего умереть». Без сомнения, как раз тогда шестеро детей Геббельса и получили смертельные инъекции.
Незадолго до своего самоубийства и самоубийства ее мужа Магда Геббельс написала письмо Гаральду, своему двадцатичетырехлетнему сыну от первого брака с крупным промышленником Гюнтером Квандтом. В это самое время ее сын находился в заключении в Канаде. Ниже приводится текст этого письма:
«Написано в бункере фюрера
28 апреля 1945 года
Мой дорогой сын!
Папа, твои братья, сестра и я находились в бункере фюрера в течение шести дней, и здесь нас ожидает ужасный конец. Я не знаю, получишь ли ты это письмо. Возможно, найдется добрая душа, которая передаст тебе мой прощальный привет.
Я осталась здесь вместе с папой, вопреки его воли, фюрер также хотел помочь нам скрыться в минувшее воскресенье. Ты хорошо знаешь свою мать. У нас с тобой одна кровь. Я не могла решить иначе. Наша прекрасная мечта погибает здесь, а вместе с ней и все прекрасное, замечательное, благородное и доброе, что я знала в своей жизни. Я не смогу жить в мире, в котором не будет фюрера и идей национал-социализма, и по этой причине мои дети находились здесь вместе со мной. Они слишком хороши для того мира, который будет после нас, и милостивый Бог поймет меня, даровавшей им свободу от всех земных тягот. Ты будешь жить, и у меня к тебе есть только одна просьба. Помни, что ты – немец. Не делай ничего такого, что бы могло опозорить твое имя, и постарайся так прожить свою жизнь, чтобы наша смерть была не напрасна.
Дети у нас замечательные. Сами по себе беспомощные, они помогали другим в такой ужасной ситуации. Даже если им приходилось спать на полу, если они не имели возможности умыться, если им нечего было есть – они никогда не плакали и не жаловались.
Взрывы артиллерийских снарядов сотрясают бункер. Старшие дети защищают младших, и их присутствие здесь является благом, поскольку при виде их на лице фюрера время от времени появляется улыбка.
Вчера вечером он взял свою золотую партийную эмблему и приколол мне на платье. Я была горда и счастлива. Господь даст мне силы исполнить последний и наиболее трудный подвиг. У нас осталась только одна цель в жизни: оставаться верными фюреру до самой смерти. То, что мы сможем умереть вместе с ним, является подарком судьбы, о котором мы даже никогда и не осмеливались мечтать.
Гаральд, дорогой мальчик, следуй всегда своим путем, я желаю тебе самого лучшего, чему меня саму научила жизнь: будь верным! Верен себе, верен людям, служи своей стране любым доступным тебе способом.
Трудно начинать новую страницу. Кто знает, успею ли я ее закончить, но я все еще хочу выразить тебе как можно больше любви и укрепить твои силы, и уменьшить твою боль от расставания с нами. Будь горд нами и попытайся сохранить о нас светлую память. Любой человек рано или поздно умирает, и не лучше ли прожить короткую жизнь, но красиво, честно, достойно, чем прожить долго, но в бесчестье.
Письмо должны сейчас унести. Ханна Рейч заберет его с собой, когда полетит обратно. Я обнимаю тебя с глубокой, искренней, материнской любовью!
Мой дорогой сын, люби Германию!
Последней надеждой на спасение для солдат, сражавшихся вокруг и внутри Берлина, были резервные армии Штайнера и Венка. 29 апреля Гитлер заявил, что он отправляет полковника фон Белова, своего личного адъютанта, исполнявшего ранее еще и обязанности связного с Герингом, в армию Венка с несколькими поручениями. «Баур, дорога на запад все еще свободна. Отправляйся к Венку. Ты мне здесь больше не нужен».
Я напомнил ему, что я уже высказал свое мнение по этому поводу и ничто не сможет поколебать моего решения. «Я остаюсь. Наверняка здесь будут ситуации, в которых я смогу оказать помощь. Кто-то должен взять на себя обязанности полковника Белова!» В то время адъютант занимался тем, что передавал телефонные сообщения на командный пункт противовоздушной обороны. Гитлер согласился со мной и поручил мне взять на себя обязанности Белова.
Сегодня кажется невероятным, чтобы кому-то захотелось увидеть Гитлера в последние дни его жизни, однако так на самом деле и было. В полевом госпитале, расположенном под новым зданием рейхсканцелярии, доктора и медсестры без отдыха исполняли свой долг. Они попросили, чтобы Гитлер посетил их хотя бы еще один раз. Профессор Хазе и фрау Геббельс передали эту просьбу Гитлеру. В тот день после полудня Гитлер в последний раз в своей жизни отправился в новое здание рейхсканцелярии. Перед входом в комнаты, где располагался полевой госпиталь, находилась небольшая столовая. Там медсестры разместили фрау Геббельс с ее шестерыми детьми и еще около двадцати других детей. Когда Гитлер вошел в комнату, дети начали петь. Его голова низко склонилась. Засунув обе руки в карманы пиджака, он направился к медсестрам, кивая. Так он простоял примерно с полминуты, ничего при этом не сказав. По щекам у женщин текли слезы. Никто не мог найти нужных слов. Молча, как и вошел, Гитлер покинул комнату. Медсестры вернулись к операционным столам и к раненым. Я был свидетелем этой впечатляющей сцены, во время которой Гитлер прощался с миром, в котором он занимал далеко не самое последнее место. Он ушел молча, не проронив ни слова…
29 апреля бои разгорелись в непосредственной близости от рейхсканцелярии. 30 апреля меня неоднократно отрывали от обязанностей адъютанта, которые я исполнял вместо Белова, вызывая в бункер фюрера. В последний раз мне приказали привести туда моего адъютанта Беца. Когда я вошел в маленькую комнатку в бункере, размером примерно два на три метра, в которой стояли только диван, маленький шкаф и несколько стульев, ко мне навстречу быстро направился Гитлер, протянул руку и сказал: «Баур, я хотел бы с тобой попрощаться!» Опешив, я спросил: «Вы что, решили прекратить сопротивление?» Гитлер ответил: «К сожалению, дело идет к этому. Мои генералы предали меня и продали, мои солдаты не хотят воевать, поэтому я сам не могу больше сражаться». Я пытался убедить Гитлера, что в нашем распоряжении есть самолеты, с помощью которых он может добраться до Аргентины, Японии или до одного из шейхов, которые, зная отношение Гитлера к «еврейскому вопросу», всегда хорошо к нему относились и в течение всей войны снабжали его кофе. Его можно было доставить в Сахару, где он бы бесследно исчез. Из-за «еврейского вопроса» Гитлер нажил себе немало врагов, но приобрел и немало друзей. Он полагал, что после окончания войны сможет решить эту проблему. Он предполагал отобрать Мадагаскар у Франции и на его территории создать независимое еврейское государство, куда можно будет переселить и евреев из Египта. Подобный план, естественно, вызвал симпатию у муфтия Египта, который называл Гитлера «необычайно хитрой лисой» и неоднократно посещал его с визитами. Я видел его несколько раз в саду рейхсканцелярии, где он прогуливался в сопровождении Гитлера.
