Книга Рыбари и Виноградари - Михаил Харит

— Извини, мама, наверное, опоздал?

— Давид, сынок, ты как раз успел. Ещё пару минут осталось до Шаббата.

Распознав ошибку, Ольга успокоилась, но не сильно. Потому что теперь в ней принялись бушевать новые незнакомые чувства: парень ей понравился. Он был красив, с тёмными глазами, похожими на маслины, черноволос, высок и служил в армии, откуда приехал на выходные.

С его появлением тесная квартирка словно засветилась. В ней появились празднично пляшущие тени, лица незнакомых людей на фотографиях, густо покрывающих стены комнаты, вдруг заулыбались, занавески приветливо колыхнулись, зазвенела посуда и вкусно запахла еда.

Давид оказался самым шумным и громоздким за праздничным столом. Он беззлобно спорил со своим папой, который утверждал, что в России нужно установить свой русский еженедельный Шаббат. Если бы каждую пятницу там всей семьёй зажигали свечи, глава семьи читал бы православные молитвы, дети рассказывали историю о князе Владимире, крестившем Русь, тогда, в свете праздничных свечей, национальная идея сама бы нашлась среди сумбура и хаоса. И не надо было бы никому ничего доказывать, мучиться, стыдиться. Не надо было бы заявлять, что Пушкин, потомок африканского генерала, аморальная личность и бездуховный поэт, — есть «наше всё». Дядя Саша говорил убеждённо, как заправский политик. Он тоже эмигрировал в начале 80-х и скучал по русским политическим посиделкам на кухне.

— У России есть более чем тысячелетняя история, христианская вера, уникальная культура и великие исторические личности…

Давид возражал:

— Не забудь, что Россия — многонациональная страна. Вряд ли в мусульманских или иудейских семьях мечтают проводить вечера, перечисляя подвиги древнерусских князей.

— Они будут вспоминать свою историю, своих героев.

— И наступит Царство Божие на земле, — подвела итог тётя Инна.

Ольга не вступала в дискуссию. Она любовалась Давидом. Весёлый, говорит по-русски с забавным акцентом, кожа, загорелая до бронзы, скуластое лицо, густые брови, нос с лёгкой горбинкой, сильное спортивное тело.

Пелена слёз, застигающая глаза все эти дни, неожиданно высохла. Ей вдруг показалось, что Давид — это повзрослевший и снявший маску таинственный мальчик Хапи.

Ольга подумала, что события её жизни развиваются словно в кино. Много лет спустя она вспомнит эту мысль, поскольку уже будет знать, что сюжетный ход «из Египта в Иерусалим», зачастую со смертью главного героя в конце, — любимый сценарий этого мира. Возможно, тогда, совсем молодой девушкой, она почти самостоятельно пришла к одной из популярных мистических идей, гласящей, что любой человек всей своей жизнью, от рождения до смерти, проделывает «крестный ход» из «Египта» в «Иерусалим». Этакий бесконечный сериал с разными актёрами, хорошими и плохими, но среди которых была и великая суперзвезда — Иисус Христос.

В общем, Ольга влюбилась сразу и бесповоротно. Тем более что жить ей оставалось, возможно, лишь несколько дней.

Господи, как остро она чувствовала вкус каждой минуты, каждого мгновения убегающей жизни! А вселенная, словно милостиво сжалившийся палач, дала ей пару дней счастья.

Субботу и воскресенье они с Давидом провели вместе, гуляя целый день по старому Иерусалиму. Она вдруг ощутила, что этот город — проход между мирами. А узкие улочки старых кварталов — словно коридоры, по которым можно юркнуть к затянутым в тяжёлую кольчугу крестоносцам, негодующим пророкам древности или захлёбывающимся в своём величии прокураторам Рима. Площадь, втиснувшаяся в низкой выемке между серыми неказистыми стенами, словно лесное озеро в чаще, прятала ворота к Божественному Христу и его восторженным апостолам. За огромной стеной, огораживающей Храмовую гору, можно встретить очарованного волшебным сном пророка Мухаммеда.

Вот узкий переулок, где, протиснувшись в щель между старыми домами, очутишься в гостях у царя Соломона, с грустью осознающего пропасть между умом мудреца и глупостью толпы, или окажешься радом со скорбящей Богородицей.

И, возможно, в каком-нибудь закованном в тысячелетние камни переулке, среди множества потрёпанных временем дверей, есть ведущая в сияющий чертог Бога, и можно войти в Его Сияние, и Силу, и Славу. И ныне, и присно, и во веки веков.

Хотелось молиться, но непонятно, на каком языке и кому. Снять бейсболку или надеть платок, уйти в соседнее помещение или постоять вместе со всеми, креститься или стремительно и часто кланяться, словно разминая затёкшую спину?

Будто снится сон, что ты пришла в гости к кому-то великому. Но к кому? То ли к царю, то ли к его любимому визирю, а может, к пророку. Понимание величия момента путает мысли, и не можешь сообразить, какой протокол поведения здесь принят. То ли надо бухаться в ноги, то ли делать вежливый книксен, а может, по-военному чётко докладывать о войне с неверными.

Она ощутила глубокую мистичность этого самого невероятного города планеты, где на крохотном пространстве, присыпанном пылью и грязью человеческих мыслей, золотыми искрами вспыхивает Божественный Свет. И можно увидеть эти искры, впустить их в себя, чтобы они прорастали где-то внутри, как зародыш в желтке, окружённом чёрствой скорлупой нашего непонимания сущности мироздания. Дух захватывало.

Ольгу поразили приходящие мысли и ощущения. Они казались странными и чужими. Экстаз воспаряющей любви дарил Иерусалим, а может, сын его Давид, к плечу которого она доверчиво прижималась, а может, оба вместе.

Она была в восторге от стройного мускулистого парня в военной форме с автоматом за плечами. Прохожие с уважением и любовью поглядывали на красавца-солдата, и девушка чувствовала, что часть этой любви передаётся и ей. Потрескавшаяся плитка мостовой казалась морщинистой кожей чьей-то древней ладони, бережно держащей её и Давида, обычных юношу и девушку, пытающихся, как когда-то Адам и Ева, украсть свою частицу вожделенного счастья.

Бесчисленные церкви и монастырские дворики, где на каждом квадратном метре поверхности можно было найти тайный или явный мистический символ, смотрели тихо и отрешённо. Камни давно привыкли к миллионам паломников, несущих свои индивидуальные беды, так непохожие и одновременно совершенно такие же, как проблемы соседа. Человечество скорбно тащило свой крест по этим петляющим улочкам, спящим в вековом покое, умудряясь при этом толкать и пихать друг друга, обвинять соседа в ереси, подозревать, что кресты распределены несправедливо, и кому-то достался более лёгкий, и его страдания — лишь лицемерная маска.

Они зашли в допотопный ресторанчик и ели тёплые лепёшки, наполненные горячим мясом и острыми специями. Пили терпкое вино. Они питали сияющие в душе золотые искры свои телом и кровью, и те отзывались, заставляя трепетать руки, касающиеся друг друга, губы, вспухшие от бесконечных поцелуев, и глаза, пытавшиеся поймать и сохранить мельчайшие детали обволакивающего и так внезапно свалившегося счастья.

Ольга прижималась к сильной руке Давида, вдыхала его запах, любовалась его телом и хотела, чтобы этот вечер никогда не заканчивался.