Книга Рыцари Дикого поля - Богдан Сушинский

«Жаль, что тебе не дано собрать несколько полков повстанцев и повести их на Варшаву, — мысленно молвил он, сочувствуя самому себе. — С к? аким остервенением ты прошелся бы по этим улочкам и дворцам, по королевскому «подворью», заодно перевешав весь состав сейма. Даже если из чувства солидарности тебе, как сенатору, тоже пришлось бы сунуть голову в петлю».

— Словом, гордитесь, господин Вуйцеховский: вам действительно выпала важная государственная миссия, — появилась у него за спиной графиня д’Оранж. Она все еще оставалась в теме того разговора, который сам Вуйцеховский счел завершенным.

Теперь на ней искрилось белое песцовое манто — э? кзальтация невиданной щедрости числившегося в ее любовниках шведского посланника, и великолепно скроенные французские ботфорты, две пары которых подарила ей польская королева. Подарила, следует понимать, за то, что во время ее, королевы, тайных ночных визитов к послу Франции графу де Брежи, графиня деятельно занимала внимание Его Величества Владислава IV.

Вуйцеховский вдруг поймал себя на том, что ему, оказывается, не следует останавливать свой взор на Клавдии, ибо поневоле приходится вспоминать, что за каждой более или менее стоящей вещью, покоящейся на телесах ее бренных, восстает зловещая фигура очередного любовника. Поневоле позавидуешь мужьям и любовникам, которые не в состоянии получить и сотой доли той информации о своих женщинах, которые способен получить он.

Конечно, он мог бы упрекнуть д’Оранж в стремлении заводить все новых любовников, способных одаривать ее столь дорогими подарками, но опасался, что графиня тут же попросит его назвать хотя бы одну стоящую вещь из ее туалета, которую бы подарил он сам. А э то уже было бы равносильно пощечине.

— Уже горжусь, хотя и не знаю всех ее дипломатических тонкостей. Вы почему-то постоянно оттягиваете момент просвещения.

— Подробности узнаете в день отъезда, получив их вместе с деньгами, каретой, эскадроном драгун или гусар сопровождения, а также небольшим обозом провианта.

— И д? аже обозом провианта? Приятно удивлен.

— Во всяком случае, обещали и казенную карету, и обоз.

— Мне непонятно, почему королева или король не связались лично со мной, как делали это множество раз по самым различным поводам? В качестве посредника вы не производите на меня должного впечатления.

Графиня покровительственно рассмеялась. В манто она казалась неотразимой. Будь она на голову ниже… — будь проклят этот его коронно-карликовый рост…

— Зато я очень стараюсь производить на вас впечатление в качестве любимой женщины. Не цените, мой сладострастный паршивец, не цените.

21

Прежде чем войти в Перекоп, Хмельницкий, в сопровождении двух татар и казаков, не спеша проехал вдоль рва вправо, потом влево от ворот и был удивлен, что со времени его последнего посещения города в крепостном облике его, по существу, ничего не изменилось. Тот же неглубокий, с полуобвалившимися стенками, ров, та же глинобитная крепостная стена, напропалую исполосованная трещинами и дождевыми вымоинами, та же убогая серость пропахших конским навозом лачуг-мазанок…

«И это крепость, рассматриваемая татарами как мощные ворота Крыма?! — вновь удивился полковник. — От чего это у татар: от лени или от наглости? Похоже, они свыклись с тем, что единственный враг, который мог захватить полуостров — турки, — уже давно захватил его. И никто другой сунуться в таврийские степи не посмеет. Это, в самом деле, выглядит странным: иметь такие горы и столько камня на равнине — и не удосужиться возвести нормальные стены. Я подтяну сюда орудия, — сказал себе полковник, — и гарнизон задохнется в тучах пыли, которая поднимется во время обстрела крепости. Беспечность, как и наглость, должна быть наказуемой».

— Прикидываете, как лучше штурмовать ее? — добродушно рассмеялся Карадаг-бей, вышедший встречать Хмельницкого вместе с мурзой Сулейман-беем, главнокомандующим, как он его представил, «перекопским мурзай-станом». Я понимаю, что ров кажется слишком мелким, а стены слишком хрупкими, глина — не камень. Однако не советую забывать о воинах, готовых защищать эти стены до последней сабли.

— Именно о воинах, которые будут пытаться защищать эти стены «до последней сабли», я и подумал, — столь же вежливо ответил Хмельницкий.

Любезности, которыми время от времени приходилось обмениваться с турками или татарами, никогда не мешали ему говорить так, чтобы врагам — собеседникам его было над чем задуматься.

— Вас могут принять за лазутчика, полковник, — сказано вроде бы в шутку. Но Хмельницкий почувствовал, что в словах этой шутки заключено серьезное предупреждение. И грозный вид закованного в кольчугу военачальника мурзай-станом, мрачно, настороженно созерцавшего встречу двух давних знакомых, служил подтверждением того, что пренебрегать подобным предупреждением не стоит.

— Лишь бы в Ор-Капи не решили, что все, что мне понадобится узнать об этой крепости, я смогу узнать от вас, досточтимый Карадаг-бей.

Тайный посол и советник хана в последний раз улыбнулся признательной улыбкой человека, которому плюнули в лицо, и, искоса взглянув на Сулейман-бея, от его имени пригласил посла Сечи войти в ворота города.

— Неплохая будет столица, как считаете, Карадаг-бей? — слишком рискованно развивал свою мысль Хмельницкий.

— Столица чего? Созданной вами империи Дикого поля?

— Что вы! Никогда не помышлял. Имел в виду Великую Тавриду от Днепра до Дуная.

Хмельницкому интересно было бы видеть, как отреагирует на этот намек Карадаг-бей, но командующий войсками Перекопа упредил его ответ.

— Так что же все-таки ведет вас в Крым, полковник? — он спросил это по-татарски, очевидно, рассчитывая, что тайный советник хана переведет его слова. — И давно ли вы пришли на Сечь? До сих пор мы не слышали о таком атамане Сечи — Хмельницком, хотя нам известно обо всем, что там происходит.

И был не столько удивлен, сколько озадачен, услышав, что Хмельницкий спокойно заговорил по-татарски.

— Я всегда считал, что благополучие наших народов зависит от того, насколько прочно будут стоять стены Перекопа и валы Сечи. Зачем воевать между собой, если самими небесами нам предначертано помогать друг другу в борьбе против более грозных врагов?

— Тогда кто же вас послал решать судьбы этого мира? — обвел руками вокруг себя Сулейман-бей.

— Казаки.

— Посылает повелитель, а воины только повинуются. Кто сейчас является повелителем казаков?

— На Сечи считают, что теперь таким повелителем всех казаков являюсь я, — вскинул подбородок Хмельницкий.

Прежде чем что-либо ответить, седобородый командующий медленно, величественно повернул лицо в сторону Карадаг-бея: «Неужели?» На что будущий правитель Великой Тавриды утвердительно кивнул.

— Странно, — пальцами расчесал свою густую бороду Сулейман-бей. — До сих пор я считал, что правители способны договориться только о том, что сумели решить своими саблями их воины. И не помню, чтобы когда-нибудь правители прибывали сюда раньше воинов.