Книга Скрут - Марина и Сергей Дяченко

— Почему раньше не позвали? — в голосе ее скользнул металл.

— Дураки потому что, — бросил Игар в сердцах. — Бабка у них там… Здоровая такая…

— Ясно, — отозвалась женщина. Больше они не разговаривали — берегли дыхание; Игар все ускорял и ускорял и без того быстрый ход, но женщина, к его удивлению, не отставала и не жаловалась — хоть взять из ее рук тяжелый узелок он догадался только на полпути.

Дом они увидели издалека — во всех окнах горели огни, Игар испугался, что услышит плач и причитания, как над покойником — но из дома донесся все тот же натужный, хриплый крик Тири. И откуда у нее еще берутся силы кричать?!

От давно догоревшего, но еще не остывшего костра тянулись запахи ароматных трав. На крыльцо выскочил Глаб — белый, с трясущимися руками:

— Сюда… Пожалуйста, сюда…

Повитуха кивнула ему, приняла из рук Игара свой узелок и решительно двинулась вверх по лестнице.

Он не хотел идти следом — и все же шел; дверь комнаты осталась приоткрытой, и в узкую щель Игар увидел, как старуха с потемневшей физиономией грозно берется в бока. Он успел поразиться нелепости и ненужности стычки, которая сейчас произойдет — однако ничего не случилось. Приведенная им женщина быстро оглядела комнату, по-деловому кивнула старухе и тут же, развязав свой узелок, извлекла оттуда завернутые в белое полотно инструменты. У старухи на языке еще лежал язвительный вопрос — а новая повитуха уже негромко распоряжалась, расспрашивая о чем-то старшую хозяйку и выпроваживая с поручением ее мужа. То железное, что явилось из полотняного свертка, поразило старуху не меньше, чем Игара, а прочих, кажется, еще и напугало; старшая хозяйка нахмурилась и хотела что-то сказать — однако новоприбывшая повитуха уже не обращала на нее внимания, и ее холодная, спокойная и в то же время доброжелательная уверенность мгновенно расставила все по своим местам.

Когда повитуха присела на кровать к роженице, Игар потерял ее из виду. Дверь длинно проскрипела и закрылась; спустя несколько минут лучшая повивальная бабка на три деревни ушла — хмурая, как грозовое небо, и обескураженная. Игар, которому больше нечего было делать, вернулся на кухню.

Младшие дети спали прямо здесь — на скамейках; две старших девчонки, двенадцати и четырнадцати лет, сидели плечом к плечу, крепко сжав губы и глядя на огонек лампы. Игар искренне посочувствовал им, созданным женщинами и потому обреченным на многократные родовые муки…

Крики Тири ненадолго стихли; снова подкравшись к ее двери, Игар услышал шорох, тихий звон металла, перешептывания — и мягкий глубокий голос повитухи:

— Десять белых голубей из далеких из полей… принесут тебе подарков, принесут тебе диковин, принесут тебе красивых… Десять черных лебедей, унесите злую муку, унесите боль и хворость, мимо, мимо проносите…

У Игара закружилась голова; он ушел в кухню и до утра просидел в углу, обхватив руками плечи и слушая дыхание спящих малышей. Тири наверху стонала — то громче, то тише. Стучали по лестнице чьи-то шаги, что-то приносили и уносили, повитуха говорила то тихо и властно, то певуче, вполголоса; Игар так и не сомкнул глаз.

Утром ошалевший от пережитого, захмелевший от счастья Глаб сидел у изголовья полуживой Тири и без устали гладил, трогал, целовал ее руку; старшая хозяйка прижимала к груди сверток с племянником, а повитуха, страшно осунувшаяся за ночь, что-то долго и подробно ей объясняла. Хозяин, отозвав Игара в сторону, серьезно признался:

— Ой, напьюсь сегодня. Ой мама, как напьюсь… И тебя напою, парень, потому как вроде бы породнились…

Игар бледно улыбнулся.

Повитуха вышла во двор; в руках ее по-прежнему был тугой узелок: Игар с содроганием вспомнил ночную дорогу, ущербную луну и светильники во всех окнах. Вслед за женщиной вышел бледный, опухший Глаб, вышел и прямо посреди двора стал на колени:

— Госпожа… Жизнь мою возьми… Что хочешь, что пожелаешь, все отдам, спасительница, спасибо тебе…

Подошла старшая хозяйка; в руке ее подрагивал увесистый мешочек:

— Госпожа, спасибо… Вот…

Повитуха спокойно приняла деньги, отсчитала с десяток монет, прочее с бесстрастным лицом вернула:

— Беру, сколько дело того просит. Прочее — не мне.

Хозяйка собралась было возразить — но встретилась с ней глазами и отступила, смущенная:

— Госпожа, плата — это одно… Это само собой. А что сделать тебе, чтобы… отблагодарить? Может, чего пожелаешь?..

Повитуха некоторое время молчала; Игар с удивлением рассматривал тонкие черные брови, мягкие губы, окруженные чуть заметным пушком, и темный клубок собранных на затылке волос. Лицо женщины, мирное и доброжелательное, казалось тем не менее землисто-серым — Игар с удивлением понял вдруг, что она еле держится на ногах. Едва стоит — но привычно высоко держит голову, победительница, осознающая свою победу, кудесница, гордая своим причастием к чуду, счастливая не меньше, а может быть, и больше этих измученных людей — но не подающая виду, спокойная и уверенная, и только взгляд…

— Одна просьба, — сказала она наконец. — Я бы радовалась… если б мальчонке дали имя, какое я скажу.

Глаб воодушевленно закивал головой; хозяйка тоже кивнула, и вслед за ней милостиво кивнул хозяин.

— Назовите его, — темные глаза женщины блеснули, — назовите его Аальмаром. Это хорошее имя, правда?..

Что-то дрогнуло в ее голосе — будто едва-едва, одним прикосновением зацепили глубокую и мощную струну. Игар не мог дать названия чувству, скользнувшему в ее обыкновенных словах, но спине его продрал мороз.

Она ушла, забыв об Игаре, даже не взглянув в его сторону; счастливый Глаб проводил ее за ворота.

Старший хозяин напился, как обещал. За буйным, слегка нервным застольем Игар вдруг ощутил себя почти своим — вовремя сходив за повитухой, он как бы приобщился к семейным тайнам. Старший хозяин и счастливый папаша-Глаб от души посвящали его в тонкости, которых он рад бы и не знать — Тири, оказывается, хворала по женской части, и та самая старуха, лучшая на три села, обещала ей бесплодие. Старуху не ругали особенно, но и поминали с неохотой; старшая хозяйка по секрету поведала, что о той повитухе, которая спасла жизнь матери и младенцу, болтают, будто бы она ведьма. Глаб, расчувствовавшись, заявил, что спасение жены и сынишки готов принять и от ведьмы тоже; перед глазами Игара стояло мягкое и вместе с тем непреклонное лицо — «Десять белых голубей из далеких из полей…»

Он сидел среди уверенных, деловитых людей, заново переживавших свой ужас и последующее счастье, а заодно строивших планы о покупке новой коровы и перестройке курятника. Он был благодарен им за краткое забвение; странно или нет, но спеша в темноте за повитухой, он ни о чем другом не успевал уже думать — ни об Илазе, ни о скруте, ни о скорой смерти. Все в мире правильно, думал он, слизывая с ложки творог, обильно политый медом. Кто родился — умрет… Сначала я, а чуть позже — этот новый сын Тири, Аальмар…