Книга Четвёртая четверть - Инна Тронина

Теперь Генриетта была похожа на кошку, приготовившуюся к прыжку.

— Кто не вспомнил? — Озирскому враз расхотелось ёрничать.

— Таня Попова. Она преподавала литературу у Верстакова в классе. И сейчас преподаёт. Мы очень сблизились. Я считала её такой же белой вороной, как была сама. Я только год работаю в этой школе. Ещё практику проходила, после четвёртого курса. Вспомнила, что Верстаков с компанией уже тогда наводили ужас на преподавателей своими выходками. Открыто курили «травку», хватали девчонок за разные места. Обирали младших, вовлекали их в кражи, учили их «балдеть», посылали за водкой. Но, если возникали претензии, родители Верстакова тут же принимали меры. Кому-то дарили подарки, кого-то запугивали. Кричали, что отличника третируют. И верили им, а не обиженным. Вся школа об этом знала, а доказательств, как всегда, не было.

— И что случилось с твоей подругой? — спросил Андрей.

— Таня — натура тонкая, возвышенная. Вся в своём предмете. Таких нынче поискать. Мы с ней совершенно разные. — Гета рассматривала своё серебряное колечко с фианитом*. Такие же серёжки переливались у неё в ушах. — Таня — маленькая, стройная блондинка. Между прочим, мамаша Верстакова по всей школе разнесла клевету, что мы — лесбийская пара. А Таня — верная жена, прекрасная мать. Она отлично шьёт, всегда со вкусом одета. Я до макияжа не охотница, а Таня за каждой волосинкой ухаживает. И вот однажды я захожу к Тане в класс и вижу: мамаша Верстакова возит её лицом по столу. Рядом стоят отец, сестра и сам Серёженька. Довольный такой! Танька и от одного человека вырваться не может, а тут их четверо!

— Татьяна их в школу вызвала? — тихо спросил Озирский.

— Да. Просто хотела поговорить, чтобы на сына повлияли. Не ожидала, что так получится. Даже алкаши до такого не доходили. Те скорее своих отпрысков выдерут. А эти — на иномарке, при должностях. Таня думала, что родители просто не в курсе насчёт его проделок, а если сказать… Сказала. Сначала сестра Верстакова толкнула её в грудь. Таня упала и разбила цветочный горшок. Вода с землёй обрызгала ей блузку. Далее мамаша принялась её лицом вытирать страницу классного журнала, что Верстакову была поставлена тройка за сочинение. Он там кучу ошибок насажал, тему не раскрыл. Всё списал с предисловия к книге. За это и «пару» можно было влепить. А родители требовали поставить пятёрку. Вот прямо так — переправь, и всё!

Гета всё ещё смотрела в окно, на дорогу, но Белова пока не появлялась. Андрей хотел сказать, что Надежда может увидеть коллегу с улицы, но тут же забыл об этом.

— Я удивилась, что Верстаков напал на меня в день субботника с такой злобой. Оказалось, хотел отомстить за тот случай. Теперь-то моего папы нечего бояться. А тогда лебезили… Я ведь раскидала его мамашу и сестру. Они обе ударились головами о парты. Папе, кинувшемуся на выручку, поставила подножку. Он с грохотом растянулся у доски.

Гета не видела, как глаза Андрея всё ярче загораются восторгом и азартом. Чугунов одобрительно притопывал ногой.

— Тут прибежала завуч, стала на меня орать. Я рассказала, как было. Таня и слова вымолвить не могла, только всхлипывала. По её внешнему виду можно было судить о происшедшем. Тогда мой папа пришёл в школу — в форме. Подъехал на служебной машине. Надавил на них, конечно, и вынудил снять претензии. Я ведь пресекла хулиганские действия. Зато влетело Поповой. С ней целый год никто в учительской не разговаривал. Таня даже пробовала отравиться. Но потом о сыне вспомнила, передумала. Мужа тоже пожалела. А когда Верстаков шею сломал, Таня дико испугалась. Убежала в туалет, заперлась в кабинку и долго не могла выйти. И после ни разу ко мне не подошла, не вступилась, слова не сказала. Когда все на меня набросились, она молчала. Только сегодня сказала, что побоялась нового бойкота. И не смогла, даже во имя нашей дружбы, справиться с собой. И муж её хорош… Предложил не лезть на рожон, не плевать против ветра. А ведь он первый должен был бить Верстакова. Он, а не я!

— И как теперь коллеги на всё это смотрят? Когда тебя отпустили? — Андрей незаметно посмотрел на часы. Белова явно опаздывала. Неужели догадалась? Или узнала о засаде?

— Плохо смотрят. Надеялись, что меня больше в школу не пустят. Я сказала директрисе, что мои действия, скорее всего, признают правомерными. Та прямо оскалилась: «За то же самое другая бы по этапу пошла! А генеральским детям всё можно. Дразнить коллег дорогими туалетами, когда они месяцами не получают зарплату! Можно безнаказанно убивать учеников за просто так. Вот до чего дело дошло! Родственники Героев России отныне неподсудны!»

— А какие туалеты-то были? — удивился Андрей. — Ты же скромница у нас.

— Да на сейле* костюм-джерси купила, синего цвета, немецкий. В «Олби Дипломате», — нехотя объяснила Гета. — Специально для работы. Надо было брать, пока он уценённый.

— Ничего не понимаю! — Чугунов покрутил пальцем у виска. — Конечно, было бы желание, а повод всегда найдётся. Генриетта, знаешь, что подруга твоя — дерьмо?

— Не каждому дано побороть робость и малодушие. — Гета засунула в рот ещё одну корюшку. — Я тоже избегаю называться на конфликты, сдерживаюсь изо всех сил. И что? Завтра семейство Фёдоровых с жалобой явится. Ко всем другим моим проблемам…

— Я, конечно, поступил плохо, — признался Андрей. — Но до конца учебного года уже мало времени остаётся. А осенью ты в школу уже не вернёшься. Подумала над моим предложением?

— Насчёт агентства? — поняла Гета. — Я пока не готова ответить.

— Думай скорее. Я должен составлять штатное расписание, — поторопил Озирский. — Что-то опаздывает наша Надежда…

— Может, догадались? — забеспокоился Лёша. — Или Оксану раскололи?

— Оксану не расколешь, — заверил Озирский. — Она теперь вообще неуязвима. Совсем одна осталась, и смерти не боится.

— Подождём ещё, — предложила Гета.

— Андрей, а почему ты в окно школы полез? — поинтересовался Чугунов. — В дверь войти не мог?

— А там охранники у дверей стоят, никого не пускают, — усмехнулся Озирский. — Не драться же с ними. А мне нужно было срочно, не по телефону, сообщить Гете о сегодняшнем мероприятии. Не знал только, что у них контрольная. Откуда мне? Ну, и поднялся по водостоку. А этот отличник уже всё решил, глазел в окно. И увидел меня. Дальнейший диалог тебе известен…

— Генриетта, а что ты детям сказала? Как объяснила? — рассмеялся Алексей.

— Сказала так: «Вот, ребята, никогда не ведите себя так, как этот дяденька. Ему уже сорок лет…»

— Мне ещё и тридцати девяти нет, — обиделся Андрей.

— Прости. Ну, под сорок, какая разница? — поправилась Генриетта. — Он, говорю, уже дедушка, а правилам приличия так и не научился. Андрей, дети же не знают, кто ты такой. Они просто начнут тебе подражать. Например, пытаться лазать по водосточным трубам. Им только дай увидеть нечто необычное — и начнётся! Поэтому я сразу решила сказать, что никакой романтики и «крутости» здесь нет. Прости, если чем-то тебя обидела.