Книга Музейный роман - Григорий Ряжский

— Ну конечно, — с энтузиазмом подхватил Лёва, — всегда готов, сама знаешь. Ты же мой верный поводырь, я всего лишь послушный твой слепец. Так что веди, о путеводная наша!

— Всё… — прошептала она, уже с закрытыми глазами, — поехали… Вот они, оба, вижу… У неё дома… Она, поджав ноги, на диване, в спальне… За окном темно… Скорее всего, поздний вечер или ночь… Глаза у неё красные, опухшие… она будто застыла, смотрит в одну точку, её бьёт мелкой дрожью… Кажется, она больна… и довольно тяжело… Он рядом с ней, Темницкий, держит за руку, гладит, заглядывает в глаза, явно пытается успокоить, пригреть… Вижу, вполне искренне… Она шепчет… не слышу… нет, слышу, вот, вот…

«Господи, господи, ну за что, за что мне это…»

«Всё обойдётся, вот увидишь, Идочка…» — это он ей говорит, но ему неспокойно, это видно по всему…

Ираида Михална закрывает лицо руками, всхлипывает…

«Почему… ну почему я? Саркома не лечится, сказали, даже не стали врать и успокаивать… потом прикинули ещё, дали понять, что месяцев восемь… Всё… дальше — край, как бы намекнули, что на всякий случай думайте, мол, над завещанием, Ираида Михайловна, и всё такое…»

«М-да… рак себе жертву не выбирает, это человек в угоду ему становится жертвой, и никто не знает, кому из нас, когда и за что уходить… — это он уже говорит, Евгений Романыч. — Я же только одно знаю, моя хорошая, уж кому-кому, а тебе — не за что. Ты всю жизнь свою пахала как ненормальная, детей подымала одна, считай, работе этой отдавалась до последнего издыхания… Не понимаю… не знаю, зачем ОН с тобой так… если есть ОН вообще, в конце концов…»

«Я… я знаю, Женя… — это она отвечает, — и ты знаешь… оба мы не можем не знать, за что нам с тобой такое…»

«Не говори так… — снова Темницкий, — мы лишь хотели быть вместе… мы любили… мы любим друг друга, и то была просто необходимость, чтобы уехать, создать новую жизнь, заниматься собою и нашими детьми, ты же знаешь, правда? А рисульки эти и всё прочее… ты же понимаешь… как покоились они по могилам бабушкиным, так и впредь лежать там будут бездыханно, безо всякого толка… Мы-то, по крайней мере, их на свободу выпустим, оживим, к людям хорошим пристроим, и всем от этого только лучше будет… выздоровеешь, к солнцу с тобой поедем, к морю лазурному, детей возьмем…»

Она молчит, продолжает всхлипывать, её всё ещё трясет… Говорит ему:

«Женечка, я решила, окончательно… Я и раньше собиралась тебе сказать, ещё когда записку ту проклятую прочитала, что мне под дверь подсунули, чтобы проверилась… А я, дура, не повелась, выбросила её, подумала, завистники изгаляются, нашли идиотский способ лишний раз поиздеваться… А теперь думаю, может, это ангел мой заботу тогда проявил, хотел упредить, оберечь или пристыдить даже… Я же тогда сразу подумала про нас, про всё, что мы с тобой сотворили, но… перетерпела, устояла… — Она рыдает, он успокаивает её. — Но теперь скажу, чтобы ты услышал меня и чтобы сделал это… пожалуйста…»

«Что такое, солнышко, что ты хочешь мне сказать? — это Темницкий спрашивает уже. — Чтобы я что сделал?»

«Женя… Женечка, прошу тебя, верни всё обратно, пока есть такая возможность. Умру я — как вернём?»

«Ты не умрёшь, я обещаю тебе… — это он говорит. — И всё у нас будет хорошо и счастливо, вот увидишь…»

«Женя… если не сделаешь, то сделаю сама… я уже окончательно всё решила… — Отрывает руки от лица, смотрит на него. — И тогда я, возможно, не умру… ангел… ангел простит меня… нас простит, обоих, тебя и меня… и вернёт мне жизнь обратно… я это поняла вдруг… это было испытание нам, обоим, и мы его теперь должны пройти… И мы пройдём его, Женечка, вместе пройдём, да?»

«Да… пройдём… — это уже он… гладит её по руке… целует в мокрые глаза. — Обязательно пройдём…»

«Я к Всесвятской пойду… — снова она. — Ирэна Петровна знает о моей болезни, она сопереживает, я вижу, она искренне сочувствует, жалеет… Я… я скажу ей, что если умру, то лучший человек на моё место — это ты… Скажу, что неравнодушный, с огромным опытом работы в культуре… скажу, что патриот, каких теперь не сыщешь, что думаешь о культурном наследии нашем, что переживаешь, что видишь в том цель своей жизни…»

«Не говори так, прошу тебя… — это уже Евгений Романович, — не надо, ты не умрёшь, поверь… А про это… знаешь, ты права, мы сделаем это непременно… Останемся чистыми перед Богом и перед людьми, раз ты этого хочешь, раз так решила… Ну, иди, иди ко мне, иди…» Обнимает её, прижимает к себе, гладит по голове… она снова плачет… теперь уже рыдает… сотрясается в плаче… с ней почти истерика… он ещё крепче прижимает её к себе… глаза наполняются влагой…

— Всё!

Ева раздёрнула веки, отбросила голову назад, уперлась взглядом в потолок.

— И что? — дождавшись выхода её из транса, вполголоса прошептал Алабин. — Чему тут хотя бы верить можно?

— Всему… — всё ещё глядя куда-то вверх, откликнулась ведьма. — Даже тому, что ему её искренне жаль… он за время их связи успел к Ираиде привязаться, и не только потому, что построил на ней основной расчёт, но и по-человечески. Знаешь, как это ни странно, но у него нет другой женщины, я это почувствовала. Есть, кажется, мама. Но я не о ней, я о женщинах вообще. И ещё мне кажется: всё, что он натворил, он сделал скорее вынужденно, нежели сам того хотел. Во всяком случае, я не считываю ненависти и даже не ощущаю такого уж серьёзного притворства.

— Ну да, ну да-а… — саркастически протянул Лёва, — хранил, стало быть, верность подруге своей по покраже мильонов в силу вынужденных обстоятельств.

— Да нет, Лёва, это не так, я ведь вполне серьёзно, — не согласилась Ева, — тут вообще, если уж на то пошло, мало личного. Просто она в какой-то момент стала ему опасна, и он, преодолев себя, сделал то, что сделал. Сначала убрал одного свидетеля, копииста из подвала, после чего организовал убийство другого, собственной женщины, которую по-своему даже немного любил. Но это пока лишь предположение, точней скажу только после того, как посмотрю самого.

— То есть ты хочешь сказать, что он на самом деле принял бы её детей, стал бы их воспитывать, заботиться и всё такое, если бы не смертельная болезнь?

— Пока не могу ответить, дети не захватились, — пожала плечами смотрительница, — так… едва-едва, краем зацепила разве, но это никак не связано с Темницким. В этой области всё почему-то довольно темно, мутно как-то. Наверно, из-за того, что вся энергия ушла на несчастную мать. И какая-то часть на Женечку её.

— Ясно! — Лёва оторвался от лежанки и принялся вымерять шагами пространство гостиной от дивана к столу и обратно. Диван, освободившись от хозяйского веса, слабо скрипнул пружинами и вернул себе форму изделия конца девятнадцатого века. — Теперь, стало быть, переходим ко второму и главному этапу наших мероприятий. — Он вопросительно посмотрел на Еву. — На очереди Темницкий, основной злодей. Всё верно?

Ева утвердительно кивнула. И, глянув на часы, предложила:

— Лёва, завтра у меня выходной, так что я утром домой, и заночую тоже там. Ты просто забрось меня на работу, у меня дело на пять минут. Дальше я сама. И ещё мне надо подумать, как нам лучше подступиться к Темницкому, чтобы его не спугнуть. А встретимся послезавтра, как всегда, ладно?