Книга Государство, армия и общество Древнего Египта - Адольф Эрман

Другие здания были возведены южнее – на острове Саи, в Гебель-Доше и других местах. Введенный Сенусертом III обычай давать варварам самого фараона (т. е. себя) в качестве бога их страны позже был исполнен Аменхотепом III, который построил в Солебе храм себе самому и другой храм в Седэнге – во имя своей супруги. При XVTII династии великие египетские боги тоже получали в Нубии собственные святилища – например, в царствование Тутанхамона город Напата назывался в честь карнакского храма «Троном двух царств»[349]. Но первым, кто превратил этот труд в систему, стал Рамсес II. В Абу-Симбиле, Герф-Хуссейне, Эль-Себуа и Эд-Дирре он вырубил в скалах огромные пещерные храмы для Амона, Птаха и Ра – великих богов Фив, Мемфиса и Гелиополя. Эти святилища, первое из которых было в числе самых больших и величественных из всех, когда-либо созданных мастерами Египта, свидетельствуют о том, что в то время Нубия была в основном египетской провинцией и в этом качестве ее окончательно освятили, наделив ее подобиями главных религиозных городов Египта. И действительно, прошло еще несколько столетий, и жалкая страна Куш былых времен стала более египетской, чем сам Египет, и ее жители утверждали, что ее религия ближе к чистой старине, чем религия самого Египта, искаженная семитскими и ливийскими влияниями.

Чем дальше распространялось это египетское влияние, тем больше управление Нубией теряло свой особый характер, хотя она оставалась «вице-королевством», которое, как и раньше, находилось под управлением формально независимого[350]«царского сына Эфиопии»[351]. Мы получили возможность бросить взгляд на работу этой системы правления в разные времена, и кажется, что она каждый раз имеет другую форму. В конце правления XVIII династии наш старый знакомый Хуи был назначен царем Тутанхамоном на должность наместника Эфиопии[352]. Торжественная церемония этого назначения происходила в храме Амона в Фивах (сказано, что «Амон принял его»), и казначей вручил Хуи в качестве символа его сана «золотой перстень с печатью его должности». Власть наместника Эфиопии распространялась на земли от города Нехена (Иераконполь, или же Идфу) до города «Трон двух царств», или, как иначе описывали вторую границу, «до страны Кер», то есть от Эль-Каба до Напаты, что у горы Гебель-Баркал[353]. Когда же Хуи вернулся домой в свою провинцию, там его встретили все ее высшие чиновники, в частности «заместитель наместника Эфиопии» и «начальник быков» этой провинции, а также князья обоих ее египетских поселений, называвшихся «Сияющее истиной» (Солеб) и «Огражденный двор богов», и, кроме того, «заместитель наместника» второго из поселений и два служащих жреца оттуда же. Однако под началом этих египетских чинов продолжали править в качестве вассалов Египта – даже в Северной Нубии – мелкие туземные князья, хотя они, возможно, имели не больше власти, чем в XIX веке индийские махараджи под управлением англичан. Один из них, князь Меама, должно быть, считался имеющим особые заслуги, поскольку именовался «добрый правитель».

Через несколько поколений мы обнаруживаем «царского сына страны Куш», окруженного чиновниками совершенно иного рода – писцами, писцами воинов, писцами житниц и т. д.; речь идет уже не о колониях и памятниках, а о городах, и они подчинены «начальнику городов страны Куш». И (что, возможно, значит еще больше) Нубия имела свой собственный суд: например, ее наместник при Рамсесе II именует себя «начальником великого дома» (то есть суда) «в доме истины и верховным судьей Северной Нубии»[354].

Интересная гробница в Анибе, недалеко от Эд-Дирра, позволяет нам увидеть, в каком состоянии была Нубия в конце правления XX династии. Похороненный в ней чиновник по имени Пеннут был «заместителем наместника» города Меам. Его сыновья занимали должности в местном правительстве, а его дочери были певицами в храмах этого города. Сам он был заслуженным и верным властям чиновником; он привел в безопасное состояние золотоносные округа нубийских пустынь, «покорил негритянские народы страны Экайте и привел их как пленных к фараону». Более того, он приказал установить в своем округе статую царя в половину человеческого роста, изображавшую государя с древними знаками его власти – царским шлемом на голове и двумя скипетрами в руках. Кроме того, он преподнес в дар большие участки земли этой статуе и еще двум подобным ей статуям, принадлежавшим жрецу Аменемопету и заместителю наместника Мери, чтобы перед ними приносились жертвы до конца времен. За такой прекрасный поступок царь почтил Пеннута щедрым подарком – прислал ему две серебряные чаши для благовоний, наполненные дорогим благовонием «камей»[355]. Этот город Меам, где все было таким египетским, вероятнее всего (как полагал Бругш), был тот же самый город Меам, который за двести или триста лет до этого находился под управлением своего собственного нубийского доброго князя.

Мы видим, что в Нубии Египет поистине исполнил высокое предназначение – постепенно цивилизовал варварскую страну. Однако это была – насколько нам известно – единственная местность, где такая попытка египтян имела успех. Другие, менее цивилизованные народности, с которыми сталкивались египтяне, либо были кочевыми племенами, либо жили так далеко от Египта, что было совершенно невозможно установить с ними по-настоящему близкие отношения. В особенности это касалось стран благовоний у Красного моря, к рассказу о которых мы сейчас переходим.

Эти две страны – Божественная страна и страна Пунт[356]– с давних времен считались у египтян родиной благовоний и других драгоценных вещей. Однако и первое, и второе название вряд ли можно связать с какой-то определенной страной. Это были обобщенные обозначения – такие, которые до сих пор создает коммерция, например слово Левант в наше время.