Книга Дело в стиле винтаж - Изабель Вульф

— Ну… спасибо, что вернул кольцо. Это было нелегко.

— Нет. Я… В любом случае… — Он вздохнул. — Так-то вот. Но надеюсь, Рождество окажется для тебя счастливым. — Он безрадостно улыбнулся.

— Спасибо, Майлз. Надеюсь, для тебя тоже. — Теперь, когда нам нечего было сказать друг другу, я открыла дверь, и Майлз ушел. Я смотрела ему вслед, пока он не скрылся из виду.

Несмотря на вновь обретенное кольцо, встреча с Майлзом расстроила и разволновала меня. Когда я перевешивала платья, одна вешалка зацепилась за соседнюю, и мне никак не удавалось высвободить ее; я безуспешно пыталась разъединить их, и дело кончилось тем, что я просто сняла с нее блузку от Диора — но так неловко, что порвала шелк. Тогда я села на пол, расплакалась и просидела так несколько минут, пока не услышала, что часы церкви Всех Святых бьют шесть.

Я поднялась на ноги и, понурившись, стала спускаться вниз, и тут зазвонил мой мобильный. Это был Дэн, и у меня улучшилось настроение — как обычно при звуках его голоса. Он спросил, не хочу ли я присутствовать на «частном показе» «исключительно обольстительного» классического фильма.

— Это не «Эммануэль-три»? — с улыбкой поинтересовалась я.

— Нет, но близко к тому. «Годзилла против Кинг-Конга». Я умудрился на прошлой неделе раздобыть шестнадцатимиллиметровую копию на интернетовском аукционе «Ибэй». Но у меня есть «Эммануэль-три», если вы захотите прийти еще.

— Хм, возможно, и приду.

— Приходите в любое время после семи — я приготовлю ризотто.

И я поняла, как мне хочется посидеть вместе с Дэном — большим, сильным, умиротворяющим и жизнерадостным — и посмотреть старую дрянную классику в его удивительном сарае.

Чувствуя себя гораздо лучше, я достала из коробки плакаты с надписью «Распродажа!», которые собиралась наклеить на витрину в выходной после Рождества и объявить тем самым о ее начале двадцать седьмого декабря. Анни отсутствовала до января — хотела воспользоваться затишьем, чтобы начать писать. Ее заменит Кэти, а потом, с середины января, девушка станет работать у меня каждую субботу. Я взяла пальто и сумочку и заперла магазин.

По дороге домой резкий ветер обжигал мне щеки, а я строила планы на ближайшее будущее. Сначала распродажа, потом празднование маминого дня рождения, затем показ одежды — и все это придется организовывать. А затем пережить годовщину смерти Эммы, но я старалась пока не думать об этом.

Я свернула на Беннетт-стрит, отперла входную дверь и вошла в квартиру. Подняла с коврика почту — несколько рождественских открыток, одна из которых от Дафны; затем прошла на кухню и налила себе бокал вина. Снаружи послышалось пение, потом звонок в дверь. Я открыла.

Тихая ночь, святая ночь…

На пороге стояли четверо ребятишек в сопровождении взрослого, они собирали деньги для бездомных.

Так спокойно, так ярко…

Я положила какие-то деньги в жестянку, дослушала рождественский гимн до конца и пошла наверх подготовиться к встрече с Дэном. В семь часов снова раздался звонок. Я побежала вниз, прихватив со столика в холле кошелек, полагая, что это опять распевающие гимны дети, поскольку никого не ждала.

Но, открыв дверь, я словно окунулась в ледяную воду.

— Здравствуй, Фиби, — сказал Гай. — Можно войти? — спросил он спустя мгновение.

— O-о… да. — Ноги мои подкосились. — Я… не ждала тебя.

— Понимаю. Прости — просто решил зайти по дороге в Числхерст.

— Хочешь навестить родителей?

Гай кивнул. На нем была белая лыжная куртка, которую он купил в Валь-д'Изере: я помнила, он выбрал ее исключительно потому, что она понравилась мне.

— Значит, ты пережил банковский кризис? — спросила я, когда он прошел на кухню.

— Да. — Гай задержал дыхание. — Но… могу я присесть на минуту-другую, Фиби?

— Конечно, — нервно сказала я. Он сел за стол, и я посмотрела в его красивое открытое лицо и синие глаза; короткие темные волосы начинали седеть на висках. — Угостить тебя чем-нибудь? Хочешь выпить? Или чашечку кофе?

Он отрицательно покачал головой:

— Нет. Ничего не надо, спасибо — я не могу задерживаться.

Я прислонилась к рабочему столику, сердце мое колотилось.

— Итак… что привело тебя сюда?

— Фиби, — терпеливо произнес Гай, — ты сама знаешь.

— Правда?

— Да. Ты знаешь, что долгие месяцы я пытался поговорить с тобой, но ты игнорировала все мои письма и звонки. — Он начал теребить остролист, которым я украсила основание большой белой свечи. — Твое отношение ко всему этому совершенно… безжалостно. — Он взглянул на меня. — Я не знал, как быть. Понимал, если попрошу о встрече, ты не придешь. — Это было правдой. Я бы действительно отказалась. — Но сегодня, проходя мимо твоей двери, я подумал: «Просто посмотрю, дома ли ты… поскольку…» — Гай тяжело вздохнул. — У нас с тобой… есть нерешенная проблема, Фиби.

— Для меня все решено.

— Но для меня нет, — возразил он, — и мне хотелось бы уладить ее.

Мое дыхание участилось.

— Прости, Гай, но тут нечего улаживать.

— Есть, — устало настаивал он. — Мне нужно начать новый год спокойно.

Я сложила руки на груди.

— Гай, если тебе не нравится то, что я сказала тебе девять месяцев назад, почему ты не можешь просто… забыть об этом?

— Наша проблема слишком серьезна — ты сама все понимаешь. И поскольку я пытаюсь прожить жизнь достойно, мне невыносима мысль, что меня по-прежнему обвиняют в чем-то столь… ужасном. — Я неожиданно вспомнила, что не разгрузила посудомоечную машину. — Фиби, — услышала я голос Гая, когда отвернулась от него, — мне нужно обсудить случившееся той ночью еще раз и никогда больше к этому не возвращаться. Вот почему я здесь.

Я достала две тарелки.

— Но я не хочу ничего обсуждать. К тому же мне надо скоро выходить.

— Не будешь ли ты так добра выслушать меня — это займет пару минут. — Гай сцепил руки. Казалось, он молится, отметила я, убирая тарелки в шкафчик. Но мне не хотелось затевать этот разговор. Я чувствовала себя загнанной в ловушку и злой. — Во-первых, я хочу сказать, что мне очень жаль. — Я повернулась к нему. — Мне искренне жаль, если что-то сделанное или сказанное мной той ночью внесло свой вклад — совершенно непреднамеренно — в случившееся с Эммой. Пожалуйста, прости меня, Фиби. — Я не ожидала такого поворота, и мое сопротивление начало ослабевать. — Но ты должна признать: твои обвинения совершенно несправедливы.

Я достала из посудомойки два бокала.

— Я не стану этого признавать, потому что была права.

Гай покачал головой.

— Фиби, это не так — ты знала это тогда, знаешь и сейчас. — Я поставила бокал на полку. — Ты была страшно опечалена…