Книга Единственные - Далия Трускиновская

Максим задружился с парнями-программистами, и они повели провинциала на прогулку – показывать Питер. Потом они его запустили в Эрмитаж и разбежались по домам. Максим делал все, что полагается туристу, – слушал экскурсовода, фотографировал, читал таблички при экспонатах. К нему обратилась молодая женщина на дурном английском, он ответил на таком же. Как-то так вышло, что они ушли из Эрмитажа вместе и отправились искать приключений на Невском проспекте. Женщина оказалась жительницей Бельгии, в Питер приехала отдохнуть после развода. На второй день знакомства Максим и Жюли оказались в постели. Когда Яшка отыскал подчиненного, чтобы ехать с ним домой, то услышал новость: у Максима с бельгийкой все очень серьезно. Откуда за три дня взялось это «серьезно», Яшка и вообразить не мог, хотя знал женскую способность видеть в мужчине жениха после бурно проведенной ночи.

Потом любовники переписывались, перезванивались, Максим съездил к подруге в гости. Кончилось это беременностью и радостным предложением руки и сердца. Предложение было принято. И вот Толик с Галочкой судили да рядили, хорошо ли отпускать ребенка навсегда в эту самую Бельгию. А Максим сказал:

– Обживусь, Артема туда заберу. Чего он тут забыл?

– А мы с мамой? А бабушка? – спросил Толик.

– И вас тоже, – не слишком уверенно ответил Максим.

От тети Тани эти планы скрывали долго, но однажды пришлось сказать прямо – Максим едет в Бельгию не отдохнуть недельку, а на пэ-эм-же. Ждали горя и упреков, но тетя Таня вздохнула и произнесла:

– А чего ему тут высиживать? Отпусти его, Галка, не валяй дурака. Пусть хоть внуки поживут по-человечески. У меня вон – ноги как опухли, а не постоишь в очереди – что есть будем?

Она, когда Толик нашел работу на складе, а Галочка устроилась кассиршей в большой магазин, взяла на себя все бытовые покупки. И, зная, что вносит в семейный бюджет не только маленькую пенсию, но и свой труд, тетя Таня была почти счастлива.

Максим уехал. Три месяца спустя тетя Таня закатила банкет. Она к этому банкету готовилась тайком и накрыла стол, как в доброе старое время, когда в магазинах ничего не было, а в холодильниках у всех все было. Она позвала Илону, позвала еще несколько человек соседей, немножко выпила и, смеясь и плача, кричала:

– Обалдеть! Я – прабабушка!

И всем показывала портрет новорожденной правнучки Габриэль, Габи.

Артем ждал, пока брат позовет в новую жизнь. Он сидел рядом с дядей Мишей, которого считал законным дедом, и толковал о серьезных мужских делах: что до отъезда нужно поправить в хозяйстве. Толику, у которого порядком испортилось зрение, тонкой работы, вроде заколачивания гвоздей, уже не доверяли.

– Вот, дожили, – сказал Толик Илоне. – Мой внук – бельгиец! Представляешь? И ведь они там еще нарожают! И Артемка, Бог даст, там женится.

– Ага, – ответила Илона. Общее веселье было ей отчего-то неприятно. Не то чтобы она завидовала соседям – нет! Но даже спиртное не глушило беспокойства. А память вдруг подсунула воспоминание о чаче. Совсем было стершееся воспоминание.

Илона попыталась, потянув за эту ниточку, вытащить из памяти лицо Буревого. Молодое лицо, с ясными и пронзительными синими глазами, с острыми сухими чертами, лицо, пригодное, чтобы сыграть юного фанатика-комиссара и влюбленного красавца-герцога. Оно возникло и пропало – а ведь раньше она умела усилием воли удерживать его перед внутренним взором!

Зато вдруг явились другие лица – молодая Лида, молодая Регина, молодой Ромка… смешной, взъерошенный…

И случилось чудо – Илона заплакала. Заплакала понастоящему, навзрыд, перепугав все застолье.

Наверно, между ними, всеми четырьмя, была какая-то тайная связь. В эту минуту Рома вытирал слезы. Он так разволновался, что они сами потекли. Когда шагаешь взад-вперед по аллейке больничного парка, такое случается. Он поднял взгляд к стене четырехэтажного длинного корпуса. Все окна светились. За одним из этих окон рожала Аллочка. Он не знал, когда ответил на ее любовь, что она станет ему настолько близка и дорога. И он не верил ей, пока не увидел ее глаза в тот миг, когда она ему сказала: «Ром, у нас будет ребенок!»

Регина расплакалась, когда Артурчик позвонил и сообщил, что ночевать не придет.

– Это почему еще? – возмутилась Регина. – Ты посмотри на часы!

– У нас тут компания. Что я – маленький, что ли, приходить домой в десять вечера? – спросил Артурчик. – Ну, все, пока-пока!

Это был уже не первый его загул, и Регина оказалась бессильна помешать – скажи ему слово поперек, так и на неделю может пропасть.

Она не знала, что материнство подсунет ей такой мерзкий сюрприз – бессилие. И ее злость, ее ярость, ее возмущение вышибли из глаз слезы. А потом в полночь позвонил дядя Лева и велел приезжать. Время было для визитов неподходящее, но она собралась и поехала.

У дяди Левы собралась почти вся родня, но не на поздний ужин. Дядя Алик стоял у окна и смотрел в темноту. Тетя Ада, жена дяди Алика, тихо совещалась в углу с тетей Риммой, что само по себе уже было странно – обычно они галдели на весь дом. Двоюродный брат Гарик и другой двоюродный брат Арсен приехали без жен и детей, двоюродной сестры Амалии тоже не было.

Когда Регина вошла, дядя Лева как старший в роду отдал безмолвный приказ, рукой и взглядом. Вышли все, кроме дяди Алика.

– Что-то случилось? – спросила Регина.

– Случилось… – буркнул дядя Алик.

– Идиотка! – заорал дядя Лева. – Ты хоть понимаешь, что ты натворила? Нет?! Ты не идиотка, ты еще хуже!

– Дядя, вы о чем?

– О ком! О твоем сыне, идиотка! Алик, объясни ей, я не могу…

Дядя Алик смотрел на Регину так, словно собирался удавить.

– Когда ты решила рожать для себя, черт знает от кого, мы постарались к этому отнестись спокойно. Мы все понимали… – сказал он.

– Мы взяли мальчика в семью! – перебил его дядя Лева. – Он был наш! Если бы кто-то посмел назвать его выблядком, я бы ту сволочь убил, своими руками убил! Тебе что говорили? Что у него должны быть девчонки! Что он должен бегать за девчонками, должен спать с девчонками! Ты что, ходила за ним следом с палкой и отгоняла этих девчонок? Что ты сделала с Артурчиком?!

– Ничего я с ним не сделала, дядя Лева!

– Нам стыдно его родственником назвать! Это – твоя работа! Ты допустила, ты!

– Дядя Алик! – взмолилась испуганная Регина.

– Скажи ей, Лев, – попросил дядя Алик. – Мне даже выговорить страшно.

– Рафик!!! – заорал дядя Лева. – Иди сюда! Ты все скажешь!

– Да что случилось?!

Вошел Рафик – очень мрачный, кивнул, встретиться взглядом не пожелал.

– Говори, – приказал дядя Лева. – Прямо говори. Как есть.

– Тетя Регина, Артурчик – голубой.

– Как – голубой?