Книга Без лица - Хари Кунзру
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Ах, вот ты где, Астарта. Что это вы делали в сарае? Боюсь, мне придется позаимствовать у тебя мистера Бриджмена. Мне нужно с ним кое-что обсудить.
— Я думала, папа, ты уже спишь.
— Я и спал. А сейчас пришло время для дел. Пойдем, мальчик мой.
Джонатан проходит в кабинет. Профессор шагает взад-вперед с измученным лицом. В последнее время ему едва удается вздремнуть. Положение дел в мире ухудшилось, мир снова наполнен цепочками сходства и бессмыслицы смысла. Сев за стол, он тут же попадает в водоворот ассоциаций. Джонатан озадаченно смотрит, как профессор, бормоча что-то себе под нос, заставляет вертеться старый деревянный глобус в углу, ворошит угли кочергой и торопливо, почти виновато, плюхается в кресло. Еще минуту-другую он переставляет предметы на столе, выстраивая их в ряды и затем возвращая на прежние места. Потом он поднимает глаза и прижимает пальцы к вискам:
— Так, на чем я остановился?
— Я не знаю, сэр.
Чэпел хмурится:
— У вас ширинка расстегнута.
Густо покраснев, Джонатан застегивается.
На лице Чэпела недовольство.
— Я много думал, Бриджмен. Я считаю вас в наивысшей степени умным и восприимчивым молодым человеком.
— Благодарю вас, сэр.
— Кроме того, вы близкий человек. Не только для меня, но и для моей дочери.
Сердце Джонатана начинает стучать. О чем он собирается говорить — о его намерениях в отношении Стар?
— Вы лучше других понимаете смысл моей работы…
— Да, сэр?
— Бриджмен, пришло время совершить очередное путешествие в Фоцеландию. Я хотел бы отправиться по окончании летнего триместра. Экспедиция будет долгой и затянется до следующего года. Я хочу, чтобы вы стали моим ассистентом.
— Вашим ассистентом?
— Вот именно. Если, конечно, Астарта вас отпустит.
Профессор смеется. Джонатан тоже смеется, скрывая под этим дурные предчувствия. Фоцеландия? Он вспоминает красноглазых людей, сидящих на корточках в загоне во время выставки Империи. Неожиданно комната становится сырой и холодной.
— Ну, мой мальчик, что вы на это скажете?
Ему не удается ничего придумать.
— Спасибо, сэр.
— Тогда мы договорились. Можете идти. Вы, надеюсь, не собирались кататься на лодках? Не прямо же сейчас, правда? Ночь на дворе.
Джонатан потрясенно выходит из кабинета. Фоцеландия? Он чувствует себя так, будто земля накренилась и он скользит по ней. Куда? Он ищет Стар, чтобы рассказать ей о том, что случилось, но она ушла спать. Еще с час он сидит в сарае, слушая, как река бежит в черноту.
В новогодний вечер они сидят на скамье в саду Вараввы — гости на приеме у директора колледжа. Струнный квартет играет Гайдна. Джонатан улыбается, Стар отбивает такт ногой: музыка возвращает им обоим уверенность. Вокруг них публика ведет оптимистическую беседу. От тысяча девятьсот двадцать пятого осталось меньше минуты.
— Ах, Стар, — говорит Джонатан.
— Ах, Джонни, — говорит Стар.
— Я так счастлив.
— Правда?
— Конечно, а ты?
— Разумеется, я счастлива. Слушай — началось!
Люди подхватывают хором: тридцать секунд… двадцать секунд… Гости выплескиваются в сад из холла. Главный привратник, держась очень прямо, опускается на одно колено, поджигает фитиль, и ракета взмывает, расцветая огромным белым взрывом над часовней. Джонатан обнимает Стар. Никогда еще она не была так красива, как сейчас.
— Я люблю тебя, — говорит он и целует ее.
— Дорогой, — шепчет она, — как это мило с твоей стороны!
— Правда? Ты серьезно?
— Разумеется, я серьезно, Джонни. Это совершенно прекрасно.
— Так что — ты согласна?
— Согласна на что?
— Какой я дурак. Все скомкал. Выйти за меня замуж, вот что. Ты согласна выйти за меня замуж?
— Ах, Джонни, дорогой…
— Так ты согласна?
Стар смотрит на фейерверк, патриотически осыпающий небо красными, белыми и синими розами.
— По-моему, все и так замечательно. Я…
— Скажи «да», Стар. Просто скажи «да».
— Дело в том, Джонни, что я опять уезжаю.
Он ошеломлен. Не может поверить своим ушам.
— Уезжаешь?
— Не смотри на меня так. Я возвращаюсь в Париж. Там есть одна чудесная американка. Миссис Амелия Дефоррест из Чикаго. У нее куча денег, и еще она буквально в восторге от моих дизайнерских работ. Мы договорились, что она будет заниматься тканями, а я — всем остальным.
— Свое дело?
— Ну правда, Джонни, не надо говорить таким тоном, будто это какая-то непристойность. Многие девушки так делают.
— Прости. То есть… когда ты уезжаешь?
— Через месяц-другой. А вы с папой сможете навестить меня по дороге к фоце.
— Но как ты… после того, как мы… я думал… ты же сказала!..
— Ох, какой же ты милый… Весь такой надутый, такой разочарованный. Если я уеду, это же не значит, что я тебя забуду. Ты ведь ужасно красивый. И очень заботливый…
— Но я хочу быть с тобой.
— Вернешься из Африки — и будешь. Когда тебе надоест присматривать за папой, тебе стоит переехать в Париж. Там чудесные ночные клубы. Можно вообще не ложиться спать, если не хочется.
— Так ты подумаешь?
— Разумеется, подумаю. Я так тронута. Ну а теперь пойдем, пора найти папу.
Поутру он не может вспомнить, есть ли у него повод радоваться или нет. В любом случае, они достигли взаимопонимания. Практически они помолвлены. Это пока секрет. Но другу-то он может рассказать. Через несколько дней после Нового года он обедает с Левиным.
К началу нового триместра эта новость облетает весь университет: Бриджмен помолвлен с мисс Чэпел, мало того — ее знаменитый отец пригласил Бриджмена составить ему компанию в следующей экспедиции. Обычного студента! В библиотеке слышны едкие замечания от людей, которых он считал своими друзьями. «Такова цена успеха, старина», — говорит Левин. Он знает, что говорит. Его пьесу будут ставить в Лондоне, и театральное общество университета охвачено всепоглощающей завистью.
Студенческий журнал публикует карикатуру: он в кипящем котле, в окружении ухмыляющихся каннибалов. Подпись: «Beau[194]Бриджмен-африканец, любовник и исследователь». Он вырезает карикатуру и посылает ее Стар. В ответ она пишет, что на рисунке у него слишком большой нос. Затем настает день, когда ему приходится провожать ее на вокзале Виктория. Они целомудренно целуются. После отхода поезда он долго еще стоит на перроне. Видно ли остальным, что его терзают муки великой страсти? К его разочарованию, пассажиры, занятые поисками своих вагонов, равнодушны к его чувствам.