Книга Жена башмачника - Адриана Триджиани

– Брат! – воскликнул Чиро.

Эдуардо обнял его и прошел в комнату. Чиро закрыл дверь и как следует рассмотрел брата, одетого в грязновато-коричневую рясу францисканца, подпоясанную белой пеньковой веревкой. Сандалии на ногах держались на трех простых ремешках из коричневой кожи. Эдуардо снял с головы капюшон – черные волосы были коротко подстрижены. На носу сидели очки, когда-то использовавшиеся только для чтения. Круглые стекла в золотой оправе придавали Эдуардо вид профессора.

– Я искал тебя повсюду, – сказал Чиро. – Оставил письма в каждом доме священника в Риме.

– Я слышал. – Эдуардо крепко обнял брата, не в силах поверить своим глазам. Чиро был ужасающе тощим, густые волосы обкорнаны, но больше всего Эдуардо потрясли темные круги под глазами и впадины вместо некогда пухлых щек. – Ты ужасно выглядишь.

– Знаю. Из меня вышел не слишком-то красивый солдат. – Чиро окинул взглядом комнату. – Мне нечем тебя угостить.

– И не надо. Мне не положено здесь находиться. Если монсеньор узнает, меня вышвырнут из ордена. Такие визиты не разрешаются, я должен поторопиться, чтобы вернуться до того, как обнаружат мое отсутствие.

– Тебе не разрешают повидаться с единственным братом? – спросил Чиро. – Они вообще знают, что у тебя больше никого нет на всем белом свете?

– Я не жду, что ты поймешь, но для этого есть основания. Чтобы стать священником, я должен отказаться от всего, что мне дорого в этом мире, а значит, и от тебя, как это ни печально. Нечто другое теперь заполняет мое сердце без остатка, но я понимаю, что у тебя этого нет. Если меня любишь, молись за меня. Потому что я молюсь за тебя, Чиро. Всегда.

– Дело жизни – Святая Римская церковь. Ты смог бы сделать любую карьеру. Стать писателем. Издателем. Мы могли бы выкупить старый печатный станок, переплетать и продавать книги, как Монтини. Но ты облачился в рясу. Почему, Эдуардо? Я был бы рад, даже если бы ты стал сборщиком налогов, кем угодно, только не священником.

Эдуардо рассмеялся:

– Это не карьера, это жизнь.

– Подобие жизни. В заточении. С обетами молчания. Я никогда не мог тебя заткнуть. Как ты можешь так жить?

– Я изменился, – сказал Эдуардо. – Но вижу, что ты – ничуть. И я рад этому.

– Это просто пока не заметно. Но я стал другим, – ответил Чиро. – Не знаю, как можно остаться прежним после всего, что видел. – Он сел рядом с Эдуардо на кровати. – Иногда я просыпаюсь и думаю: «Возможно все. Ты уже не в окопах. У тебя нет винтовки. Ты снова можешь распоряжаться своим временем». Но внутри какая-то тяжесть. Я не верю, что мир стал лучше. Зачем же мы тогда воевали? Есть ли другая причина для того, чтобы вести себя как дикие звери? Я не знаю ответа.

– Ты теперь американец, – сказал Эдуардо.

– Это правда. Скоро я стану полноправным гражданином. По крайней мере, я был на стороне победителей. Мне бы хотелось, чтобы ты поехал со мной и жил в Америке.

– Ты должен жить в этом мире за меня, Чиро.

– Не уверен, что помню, как это вообще делается.

– Надеюсь, у тебя будет жена, семья, все, о чем ты мечтал. Подари своим детям настоящее детство, которого тебе так не хватало. Будь для них отцом, которого не было у нас. Это должна быть особенная девушка. Ты писал мне о Майской Королеве своего прихода…

– О Феличите я написал, только чтобы произвести на тебя впечатление. Хотел, чтобы ты подумал, что благодаря набожной принцессе я обрету веру. Я много чего обрел, но не Бога. Она вышла замуж за красавца с Сицилии.

– Сочувствую. У тебя есть кто-то еще?

– Нет, – ответил Чиро, но перед глазами его возникло лицо Энцы Раванелли.

– Не верю. Никто не любит женщин больше тебя.

– Это достоинство?

– У тебя к этому талант. Нисколько не сомневаюсь, что брак – твое призвание. И на самом деле здесь нет особой разницы с моим собственным. Мы оба тяготеем к тому, в чем нуждаемся. Будь это пища духовная или чувственная, мы оба ищем, чем наполнить свое сердце.

– Ну да, с той лишь разницей, что ты должен жить в келье.

– Мне хорошо в этой келье.

– А как насчет мамы? Ты слышал о ней что-нибудь после того, как писал мне в последний раз?

Эдуардо сунул руку в карман:

– Сестры Сан-Никола переслали мне это письмо. Оно было доставлено прямо в монастырь, так что думаю – она все еще неподалеку, на озере Гарда.

– И что там написано?

Эдуардо развернул письмо.

– Все, чего я хочу, – сдавленно сказал Чиро, – чтобы мы снова были вместе. Папу не вернешь, но ты, я и мама – это еще возможно. – Он вытер слезы.

– Чиро, я каждый день молюсь о папиной душе. Мы не можем забыть все усилия, потраченные на то, чтобы подарить нам безопасность и счастье. Мама сделала все, что могла, пытаясь защитить нас. Что бы с ней ни случилось, мы должны быть ей благодарны за то, что она выбрала для нас лучший вариант.

– Но мне нужна она! – выкрикнул Чиро. – Даже если сейчас мама не хочет, чтобы мы знали, где она. Кстати, почему?

– Она пытается ответить в этом письме. Она была больна, когда уезжала от нас, и думала, что сможет вернуться.

– Но не вернулась. Мы потеряли отца, потом – мать. А завтра я потеряю тебя.

– Ты никогда не потеряешь меня, Чиро. Священнику запрещено покидать семинарию без разрешения. Придя сегодня к тебе, я рискую своим рукоположением. Но не тревожься. Ты – мой брат, и ты навсегда останешься самым важным человеком в моей жизни. Как только меня рукоположат, я отыщу маму и буду заботиться о ней, пока ты не сможешь увидеть ее вновь. Это все, что я могу сделать.

– Ты действительно хочешь жить такой жизнью?

– Я хочу приносить пользу. Использовать свой ум. Молиться. Познавать Бога.

– И что ты с этого получишь?

– В том, чтобы познавать Бога, и есть смысл жизни. Я не знаю, как еще это объяснить. Приходи завтра на церемонию. Я хочу, чтобы ты был там. В десять утра в соборе Святого Петра.

Эдуардо встал и раскрыл объятия. Чиро вспомнил вдруг, как чистил статую святого Франциска, как возился со складками его рясы там, где скульптор провел тонкие линии, покрыв их позолотой. И вот перед ним стоит его смиренный брат, прекраснейший человек, которого он когда-либо знал. Чиро обнял его и почувствовал, как широкие рукава рясы Эдуардо накрыли его, точно крылья.

Эдуардо снова накинул на голову капюшон, открыл дверь и обернулся:

– Я напишу тебе, как только узнаю, куда меня посылают. И если я буду тебе нужен, то приду к тебе, что бы ни говорила Церковь.

– И я приду к тебе, что бы ни говорила Церковь, – улыбнулся Чиро. – Это будет мне только в радость.

– Знаю. – Эдуардо вышел и бесшумно притворил дверь.