Книга 20 лет дипломатической борьбы - Женевьева Табуи

* * *

В конце сессии Жозеф Авеноль впадает в отчаяние. Делегация Чили заявила, что она выходит из женевской организации!

– Другие государства скоро последуют ее примеру, – в растерянности шепчет он. Генеральный секретарь все еще не может забыть насмешливого тоста, который фюрер произнес на большом официальном обеде во время переговоров с Муссолини в Риме: «Германия и Италия оставили далеко позади утопии Лиги Наций, которой Европа вверила свою судьбу!»

Что касается делегатов, то они разъезжаются с чувством большой тревоги.

– Сколько еще событий может произойти в мире до следующей сессии в сентябре, – вздыхают они.

* * *

Двадцать второго мая в Хебе, на чехословацко-германской границе, происходит серьезный инцидент.

Два словацких мотоциклиста убиты таможенниками Третьего рейха.

И в Германии, и в Чехословакии тотчас же принимаются решения о мобилизации.

Кэ д’Орсэ и Форин офис объединенными усилиями добиваются от Берлина и Праги отмены принятых ими военных мер.

Французская пресса ликует. Совершенно ясно, что фюрер не может противостоять согласованной политике Лондона и Парижа. В печати особенно много статей посвящается рассуждениям о том, что Англия тем самым дает доказательство того, что в случае германского нападения на Чехословакию ее военные силы выступили бы на стороне Франции.

Но вечером 22 мая Форин офис передает Кэ д’Орсэ конфиденциальную ноту. В этой ноте подчеркивается: «Чрезвычайно важно, чтобы французское правительство не строило никаких иллюзий в отношении позиции английского правительства в случае, если совместные усилия, направленные на достижение мирного решения чешского вопроса, не увенчаются успехом».

Поскольку невозможно опубликовать эту ноту, которая поощрила бы агрессию, замышляемую Гитлером, общественное мнение озадачено явно выступающими наружу противоречиями. Оно обвиняет французское правительство, которое, впрочем, постоянно склоняется к политике уступок диктатору и к дезинформации.

Отто Абец, агент Риббентропа, немецкий писатель Зибург и некий доктор Шмоль ведут в Париже пронемецкую пропаганду: «Из-за чего же мы должны воевать?.. Из-за того ли, что три миллиона чехословацких немцев хотят остаться немцами!»

В министерстве юстиции Поль Рейно замечает:

– Немцы хотят навязать каждой европейской стране дух покорности и подлости, дабы облегчить осуществление своей цели!

В силу этого превращение франко-русского пакта в действительный военный союз, необходимую основу всей политики сопротивления Гитлеру, напротив, преподносится общественному мнению Франции как опасная политика, которая неизбежно должна привести к войне.

Внутри каждой политической партии существует непреодолимый раскол в оценке главнейшего вопроса: «Твердость или попустительство по отношению к Гитлеру?»

В социалистической партии Леон Блюм ратует за национальную оборону, но Поль Фор и Спинас выступают против.

В Социалистическом республиканском союзе Поль-Бонкур требует соблюдения заключенных договоров, а Марсель Деа и Адриан Марке провозглашают: «Худой мир лучше доброй ссоры».

В партии радикалов Эррио требует, чтобы Франция проводила политику великой державы, опираясь на Англию и Россию, но Жозеф Кайо высказывается за «отступление в колонии».

А Демократический альянс Фландена просто-напросто требует «отступления» за линию Мажино.

Чиновники и симпатизирующие социалистам интеллигенты бурно восхищаются тезисом Джоно: «Нет постыдного мира, есть только постыдные войны».

Многие преподаватели положили даже этот тезис в основу воспитания молодежи.

Генеральный секретарь профсоюза учителей Андре Дельмас заявляет – и за это его и не думают смещать с должности, – что «лучше жить немцем, чем умереть французом, лучше рабство, чем война».

Антисемитизм Гитлера уже находит своих сторонников.

«Гитлер лишь возродил великую традицию французской монархии, которая давала возможность евреям обогащаться, а затем периодически изгоняла их, овладевая их богатствами», – пишет муниципальный советник Даркье де Пеллепуа во «Франс аншенэ», обычным девизом которой является: «Надвигающаяся война – это война иудеев».

– Один лишь Клемансо мог бы справиться при таком положении, – вздыхает верный сотрудник последнего, член правительства Жорж Мандель. Поддерживаемый министрами Полем Рейно, Кампинки и Шампетье де Рибом, Мандель отчаянно борется против надвигающейся катастрофы.

Двадцать третье мая. Через сутки после смягчения напряженности Гитлер, оскорбленный ликующим тоном французской и английской печати, отдает приказание о постепенной мобилизации армии и промышленности.

Двадцать восьмое мая. Военный совет. На 1 октября фюрер назначает день нападения на Чехословакию. Геринг издает декрет о военно-трудовой повинности, тысячи рабочих принимаются за строительство линии Зигфрида.

Двадцать девятое мая. Жорж Боннэ заявляет чехословацкому посланнику в Париже Стефану Осускому:

– Единственной возможностью избежать худшего является заключение вашим правительством не позже чем в двухнедельный срок соглашения с судетскими немцами.

Французский посланник в Праге Лакруа повторяет чешскому правительству это предупреждение, раскрывающее намерения французского и английского правительств.

А пока, по-видимому, никакие переговоры с русскими и нашими восточными союзниками по вопросу об установлении контакта нашей армии с вооруженными силами русских в случае войны в действительности не ведутся.

Весь мир отдает себе отчет, что сердечное согласие стало «требованием момента».

Вследствие этого английская королевская чета, вместо того чтобы совершить свою первую поездку в одну из стран империи, как этого требует традиция, направляется с официальным визитом в Париж.

* * *

Девятнадцатое июля. Вокзал на авеню Булонского леса.

Прибывают английский король Георг VI и королева Елизавета.

Караул несет полк зуавов. В 1903 году эти знаменитые зуавы на этом же самом месте растрогали до слез Эдуарда VII, напомнив ему Крымскую войну и битву под Балаклавой, где впервые в истории английские и французские пехотинцы сражались плечом к плечу.

На улицах под ослепительным солнцем, на мостовой, на тротуарах – повсюду в Париже, украшенном как никогда, публика настроена восторженно.

Но это не мешает кое-кому говорить в толпе:

– А в 1914 году война вспыхнула несколько недель спустя после визита во Францию его отца, короля Георга Пятого! Тем не менее на этот раз… будем надеяться…

Встреча, оказанная толпой, великолепна. Со времени перемирия не видели такой многочисленной, восторженной и единодушной в своем порыве толпы.

* * *