Книга Беверли-Хиллз - Пат Бут

Когда Роберт заговорил, голос его был задумчиво-печален.

– Если я отдам тебе пятьдесят один процент акций, какие гарантии я буду иметь, что в будущем ты не используешь их против меня в каких-либо непредвиденных обстоятельствах?

– Я никогда не доставлю тебе неприятностей. Ты же знаешь, как я тебя люблю, – искренне сказала Кристина.

– А, любовь! – сказал он. – От нее отрезвляются гораздо быстрее, чем от хереса…

Но, несмотря на цинизм своих слов, Роберт был настроен на одну волну с дочерью. Психологически он был готов освободиться от «Сансета», но все же хотел, чтобы пирог оставался на тарелке уже после того, как он с ним покончил. Отель, в конце концов, был ему подарен, и кому он должен перейти со временем, как не в руки его единственной дочери. Передавая ей контроль сейчас, он избавится от ответственности, но сохранит за собой сорок девять процентов акций. Мир все равно будет считать «Сансет» его отелем, в то время как работники будут знать, что он уже утерял право распоряжаться их судьбами. Он «спасет» отель, отдав его той, кого любит и в кого верит, и будет жить там до конца дней своих.

– Ты когда-нибудь слышала о Витгенштейне? – спросил он.

– Смутно.

– Он был, возможно, величайшим философом двадцатого века и проживал в Кембридже. Однажды он прогуливался с другом парке и «подарил» ему одно из деревьев, только оговорил дарение рядом условий. Например, друг не имел права взбираться на дерево, а также срубить его и кому-либо говорить, что он обладает этим деревом, и так далее. Он был философ и лингвистик и занимался проблемами языка и значением слов. Если принять все названные ограничения, то получается, что он не дарил дерева вовсе. Основа всякой собственности – это право избавиться от нее.

– Я не уловила смысл, – сказала Кристина, но на самом деле она все поняла.

– Я отдам тебе пятьдесят один процент акций «Сансета» с одним только условием – никогда не продавать ни весь пакет, ни единой акции, а если ты вдруг умрешь раньше меня, акции вернутся ко мне.

– Но ухаживать, поливать, подрезать дерево я буду без твоего вмешательства? – уточнила Кристина.

– Разумеется.

– И ты это занесешь в договор?

– Почему бы и нет? На такие условия я согласен.

Они не закрепили сделку традиционным рукопожатием. Вместо этого отец и дочь обнялись, и объятие было по-настоящему теплым.

Глава 20

В кабинете Дэвида Плутарха, размером с теннисный корт, стеклянные стены открывали ему вид на весь Лос-Анджелес, но в действительности он обозревал весь мир. На мерцающих экранах возникала картина того, что происходило на нью-йоркской фондовой бирже, но живые страсти здесь были зашифрованы индексами и цифрами. Стрелки четырех часов показывали время на Западном и Восточном побережье, в Лондоне и Токио, а другие стрелки, красные, наподобие вытянутого жала гремучей змеи, выбрасывались вперед, указывая курс акций в тот момент во всех часовых поясах.

Дэвид сидел за огромным письменным столом и отдавал распоряжения, включая легким прикосновением ногтя аппараты интеркома.

– Плюнь на эти вызовы из Чикаго! Мне эти парни не нравятся. Перестань с ними нянчиться. Будь груб, пусть у них поджилки трясутся. И обруби им все связи с Токио.

Закончив очередной разговор – один из сотен на дню, – Плутарх встал из-за стола. Рынок, в который превратилась вселенная, ему наскучил. Он хотел большего. Разминая по пути затекшее от долгого сидения тело, он прошел к прозрачной стене, отделяющей его офис от сада с бассейном.

Если через три другие стены он мог видеть первозданный хаос и ад, в которых пребывало человечество, то за четвертой стеной располагался Эдем. Здесь Канга массировала спину и бедра несравненной Каролин Киркегард.

Плутарх уже обладал ею не раз и всегда испытывал сверхъестественный оргазм, но все же с горечью осознавал, что так и не покорил это божество.

Камнем преткновения стал для него Роберт Хартфорд и его «Сансет-отель». Когда вроде бы все желания его возлюбленной были удовлетворены, она вдруг заводила разговор о «Сансет-отеле». Когда уже ничего не оставалось хотеть, она все еще хотела быть хозяйкой «Сансет-отеля», хотя Плутарх мог и предлагал ей купить любой другой отель в мире. Когда уже не о чем было мечтать, она мечтала о том, как уничтожить, стереть в порошок ненавистного Хартфорда.

Слухи об упадке отеля не приносили ей удовлетворения. Отмщение должно быть исполнено ею самой. Она должна осуществить его, стать причиной низвержения Хартфорда.

Каролин вдруг почувствовала на себе пристальный взгляд, взглянула вверх и увидела лицо Плутарха за прозрачной стеной. Она послала ему свою улыбку, одаривая ею самое ценное свое приобретение, самого преданного и самого богатого приверженца своего учения. Он улыбнулся в ответ, радуясь ее хорошему настроению. Может быть, ему стоит сейчас спуститься и полюбоваться вблизи двумя красивейшими из женщин, а если ему позволят, то и обласкать два великолепных женских тела.

Его референт, симпатичная молодая женщина со значком Гарварда на лацкане блейзера, стремительно вошла в кабинет босса.

– Вы еще интересуетесь «Сансет-отелем»? – спросила она.

Плутарх резко обернулся.

– Разумеется, – мгновенно откликнулся он. – А что, есть новости?

Она показала ему обрывок телетайпной ленты.

– «Рейтер» сообщает, что Роберт Хартфорд передал контрольный пакет акций своей дочери Кристине. Он созовет пресс-конференцию, вероятно, на следующей неделе. Не хотите ли, чтобы я проверила эти сведения?

Плутарх подошел и взял у нее из рук ленту, жадным взглядом пробежал по строчкам.

– Удостоверьтесь. И немедленно. Если это правда, то предоставьте мне досье на дочку. И установите круглосуточное наблюдение за ней.

Он покинул кабинет, перепрыгивая сразу через две ступеньки, скатился по мраморной лестнице, стрелой промчался через громадный холл и вылетел на террасу, на ходу выкрикивая имя Каролин.

Она с изумлением уставилась на него.

– Хартфорд отдает «Сансет» дочке!

– Что?!

– Мне кажется, что мы видели ее у Ливингстона на «черном» балу.

Лицо Каролин осветилось лучезарной улыбкой.

– Да, Дэвид. А также на похоронах Ливингстона.

– И вот теперь она завладела «Сансетом».

– Но надолго ли? – загадочно произнесла Каролин.

– Не выпьешь ли чаю? – предложила Каролин.

– О, нет. Не стоит беспокоиться, спасибо, – сказала Кристина.

К ней вернулись прежние ощущения, те же, что и на похоронах. Противостоять Каролин было невозможно – и не потому, что она была так властна, так настойчива и сильна, – а потому, что ты сам не хотел противостоять ей.