Книга Итальянское каприччио, или Странности любви - Нелли Осипова

— Вот именно. А он тебе понравился.

— Кто он? — слегка смутилась Аня.

— Сосед с тонированными стеклами.

— Ерунда, я его толком-то и не разглядела.

— Ясное дело — не разглядела: седеющий брюнет с темно-серыми глазами, отличный, дорогой костюм… А пианистку-то ты видела?

— С тобой невозможно разговаривать! — вспыхнула Аня.

— Конечно, — усмехнулась Лена, — как тогда, в колхозе, на картошке.

— Вот и слава богу, — вдруг согласилась Аня. — Значит, не все еще потеряно, и не надо мне спешить к психоаналитику, который станет копошиться в моем подсознании и выяснять, ревновала ли я мать к отцу и как сублимировалась в переходном возрасте. Будем исходить из того, что я нормальная баба и обойдусь холодным душем. Все, проехали.

Москва в конце августа 1995 года показалась Ане жаркой, серой, грязной, огромной и бестолковой, особенно после Турина. Первые три дня ушли на бесконечные рассказы, на раздачу подарков и на привыкание к постаревшему отцу. Слава богу, мама почти не изменилась.

Все вечера у них сидела Ольга Николаевна. Она с жадностью ловила каждую новую информацию о дочери, а когда Аня рассказывала что-то из того, что ей уже было известно — ведь она дважды в год ездила к дочери, — то едва удерживалась, чтобы не перебить и начать рассказывать самой. Кивала с сияющими глазами каждому слову, особенно если дело касалось внука. А однажды она заплакала, так горько, так жалобно, что у Ани перехватило горло. Родители кинулись успокаивать Ольгу Николаевну.

— Единственное, что есть у меня на свете, — это Лена и Роберто, а мне суждено видеться с ними только урывками. И стареть в одиночестве. Вечерами такая тоска, такая тоска, хочется выть в голос, — говорила она сквозь слезы.

Потом успокоилась, вздохнула и неожиданно спросила:

— Анечка, а чего же ты не осталась там? Мне Ленка по телефону намекала, что, возможно, кое-что сладится и что хорошо бы потихоньку готовить твоих родителей.

Аня взглянула на них и по еле сдерживаемым улыбкам поняла, что их уже «потихоньку готовили».

— Ух, она интриганка! — шутливо воскликнула Аня, но в голосе ее промелькнула грусть. — Мне там нечего делать.

— А уж отец с матерью как рады, что вернулась, — и на глаза Ольги Николаевны вновь навернулись слезы.

Аня подумала, что вот уже сколько лет Лена в Италии, сколько раз тетя Оля ездила туда, а все еще не может спокойно говорить о разлуке. Господи, ну почему у нас все так надрывно, почему в Европе, не говоря уже об Америке, так просто и естественно: вырос, уехал, пишет открытки, встречаются на Рождество или даже через Рождество. Родители румяные, подтянутые, ухоженные, с подкрашенной в голубой цвет сединой, покупают туры и разъезжают по всему миру, щелкая затворами полароидов и листая путеводители. А потом умирают в больницах, исповедавшись и оставив завещание детям, которые даже не обязательно спешат к их изголовью… Господи, откуда в нас такой родоплеменной атавизм, культ семьи как ячейки государства?

Самым тяжелым оказался разговор с Наташей. Впрочем, Аня так и предполагала, готовясь принять подругу.

На звонок вышла тетя Поля, приветливо встретила Наташу, и некоторое время они стояли в прихожей втроем, разговаривая ни о чем. Тем проще было сразу же перейти к главному, как только обе уселись с ногами на Анину тахту.

— Спасибо вам, девочки, вы так на меня кричали по телефону, что я сразу же и решила: ребенка оставляю в любом случае, — сказала Наташа.

— Вот и умница, — одобрила Аня.

— А от Дим Димыча мне уходить? — полувопросительно, полуутвердительно сказала Наташа.

— Это уж тебе решать.

— Но вы с Ленкой говорили, чтобы я подождала твоего приезда.

— Это Ленка говорила, не я. Тут я тебе ничего советовать не берусь.

— Как же так? — в вопросе Наташи прозвучала растерянность и интонация девочки, обратившейся к мудрому педагогу за помощью и не получившей ее.

«Сказать — не сказать? — В сотый раз пытала себя Аня, имея в виду страшный эпизод с Петром. Ленка считает — сказать, а у меня, когда гляжу в ее наивные глаза, язык не поворачивается. Ну скажу, и что изменится? Все то же и останется, только решать ей будет труднее, а она, как мне кажется, уже решила в глубине души, ей нужно только уцепиться за мое одобрение».

— Понимаешь, — говорила тем временем Наташа, — я так привыкла ко всему, что он дает мне: к прислуге, к машине, к огромной квартире, к даче и даже к тому, что нас охраняют его телохранители. И сколько уже по разным заграницам ездили. Мне не верится, — неожиданно перескочила она на другую тему, — что он бандит. Просто у них нравы такие в жестокой среде. Я ему сказала, что не хочу, чтобы он продолжал свой бизнес, чтобы перешел на что-то благопристойное, а он спрашивает: откуда я знаю, какой у него бизнес?

«Наверное, надо сказать», — подумала Аня.

— В конце концов, ведь может же такое быть, что раньше был замешан, а теперь ушел из мафиозных структур?

— Из них не уходят, — возразила Аня. — Это не общество любителей хорового пения.

— Да? Но тогда… — у Наташи смешно округлился рот, — тогда и я не смогу уйти от него? Он меня… как Олега…

— Мать своего ребенка? — проговорила с сомнением Аня.

— Я совсем запуталась… Он так меня любит… Мои родители будут в ужасе. Они счастливы, что у меня все в порядке… И, что греха таить, я им помогаю деньгами…

«Не скажу», — в который раз изменила решение Аня.

— Значит… уходить? — спросила вдруг Наташа.

— Я ничего не могу тебе советовать, ничего. Ты все должна решить для себя сама. Ни я, ни Лена, ни Деля — никто тебе не помощник. Тебе жить с ним, не нам. Могу сказать только одно: к какому бы решению ты ни пришла, мы тебя меньше любить не станем и подругами твоими останемся… только разве что ходить к тебе в гости не будем…

— А как же крестины? — растерянно спросила Наташа.

— Ты роди сначала.

Ане представилось, как Наташа подносит к высокой, налившейся груди младенца, как он начинает сосать, закрывая глазенки от удовольствия, и ее пронзило такое острое чувство зависти и в то же время радости за Наташу, что захотелось тут же накричать на нее: «Хватит дурить! Живи с тем, кого послал тебе Бог, и будь благодарна!» Она внутренне охнула, подумав: неужели подсознательно она уже простила Дим Димыча и предала самое себя? Нет, никогда! Ни за что! Но Наташка ни в чем не виновата.

Опять наползала мутная неясность, и, чтобы выкарабкаться из трясины мыслей, она крикнула:

— Тетя Поля, Наташа торт принесла, мы сейчас выйдем на кухню — поставьте чайник!

На следующий день отец предложил Ане пойти в Малый зал консерватории. Они и прежде довольно часто ходили вместе в концерты, еще до Аниного замужества, но после ухода на пенсию и начала обвальной инфляции отец не мог себе этого позволить, да и Аниного учительского заработка едва хватало, чтобы сводить концы с концами. Пожалуй, тогда впервые они открыли для себя Малый зал, где давались бесплатные концерты. Чаще всего это были так называемые классные концерты учеников какого-либо одного педагога. Бывали и отчетные концерты самих преподавателей, а в Московской консерватории, как правило, вели занятия большие музыканты, известные и в стране, и за рубежом. Порой классные концерты проводились в дневное время, что тоже было очень удобно для отца. Правда, тогда ему приходилось ходить одному, так как Аня днем занята в школе, а мать, едва успевая справляться с работой и домом, очень уставала.