Книга Больше, чем страсть - Джудит Макуильямс

Маргарет потирала голову, где пульсировала боль.

— У вас болит голова? — Голос Филиппа показался ей каким-то странным, но, как ни хотелось Маргарет поверить, что странность эта вызвана беспокойством за нее, она понимала, что, видимо, ему просто надоела ее физическая слабость.

— Не очень сильно, — ответила она. — Но я не прикоснусь ни к единому фартингу из денег этого человека. Я скорее согласилась бы взять тридцать сребреников Иуды.

— Они ваши по закону. На самом же деле, будучи его единственной законной наследницей, вы имеете право на все его состояние.

— Может быть, по закону это и так. Но не по закону нравственности. Я ничего не возьму.

— Причинить ему финансовые неприятности — единственная имеющаяся у нас возможность заставить его заплатить за то, что он сделал с вашей матерью.

— Тогда возьмите эти деньги и отдайте часть из них Джорджу за его заботы о маме, а остальные используйте, чтобы помочь солдатам, — сказала Маргарет.

— Вы уверены в своем решении?

— Совершенно. И мне кажется, что ваша месть оказалась более эффективной, чем это могло бы получиться у меня, — сказала Маргарет. — В глубине его души всегда будут жить опасения, что мы все расскажем. Отныне жизнь его никогда уже не будет спокойной.

— Вы удовлетворены этой местью? — спросил Филипп. Маргарет задумалась на мгновение, а потом кивнула.

— Да, Я ненавижу его по-прежнему, но к моей ненависти примешивается странная жалость. Это такой слабый, эгоцентричный человек.

— Именно так. Честно говоря, не понятно, как он умудрился произвести на свет вас.

Маргарет промолчала, не зная, отнестись ли к этому как к комплименту или нет. Большинство мужчин предпочитают женщин слабых, несамостоятельных, вроде Друзиллы. Но Филипп к ним не принадлежит.

— Значит, можно считать тему ваших родителей исчерпанной? — спросил Филипп.

— Да, — согласилась Маргарет, с удивлением обнаружив, что это так и есть. После сегодняшней стычки она сможет отодвинуть Мейнуаринга в прошлое, и хотя никогда не забудет о том, что он сделал, она не будет больше думать об этом постоянно.

— Теперь я могу перейти к следующей теме, — сказал Филипп, и Маргарет похолодела, услышав в его голосе напряжение. Неужели он собирается сказать ей, что их супружество сделало свое дело и настало время покончить с шарадами? Неужели его конечной целью было договориться с ее отцом и отослать ее с чистой совестью?

Внезапно ее охватил страх. Нет, она не станет плакать и умолять его. Она согласится на его условия и уйдет, не нанеся ущерба своей гордости, уйдет так, словно ей безразличие. Словно сердце ее не разобьется на миллион крошечных кусочков. Если она не завоевала его любовь, она удовольствуется его уважением.

— Я… я должен просить прощения, — проговорил он наконец.

От этих совершенно неожиданных слов Маргарет растерялась, Она подождала, пока он разовьет эту ничего не говорящую ей фразу, но, поскольку он молчал, она осторожно спросила:

— За что? Филипп откашлялся и пробормотал:

— За мое непростительное поведение в карете в ту ночь. Я не могу дать никакого подходящего объяснения тому, что позволил животному вожделению взять верх над джентльменскими правилами, но… — Его голос стих, и он смолк.

— Животное вожделение? — прошептала Маргарет, похолодев от этого определения. То, что ей показалось таким очаровательным — пусть и несколько необычным, — он рассматривал как нечто отвратительное?

— Предполагается, что джентльмен никогда не забывает о том, что благородно воспитанная женщина…

— Я не благородно воспитанная женщина!

— Но вы должны были счесть мое поведение неприемлемым!

Маргарет прикусила губу и прокляла свой распущенный язык. Почему бы ей было просто не принять его извинения? А теперь ей нужно либо признать ласки в карете чудесными, чего, как она подозревала, не сделала бы никакая порядочная женщина, либо солгать и сказать, что она действительно считает их предосудительными, а в таком случае он, пожалуй, никогда больше не станет этого делать.

— Маргарет!

— Возможно, ваш поступок и был стремительным и неожиданным, но… я не нахожу его отвратительным, — выпалила она одним духом.

— Не находите? — В его голосе было что-то такое, чего она не могла определить.

— Нет, не нахожу. Последовало долгое молчание. Затем Филипп сказал:

— Слава Богу! Я боялся, что вы потребуете, чтобы я никогда больше к вам не прикасался, а такое обещание я вряд ли сдержал бы.

— Почему же?

— Потому что я люблю вас, черт побери!

Слова эти так поразили ее, что дыхание замерло у нее в груди. Поскольку она молчала, он торопливо продолжал:

— Маргарет, не отвергайте меня, не подумав. Я знаю, мы вступили в брак при необычных обстоятельствах…

— Можно сказать и так, — пролепетала она, все еще пытаясь осознать это потрясающее заявление. Неужели он говорит серьезно? Ведь это просто невозможно — чтобы такой искушенный, светский человек, как Филипп, полюбил такую, как она! Но если это не так, зачем бы он стал лгать?

— Может быть, вы научитесь испытывать ко мне привязанность?

— Мне не нужно этому учиться. Я люблю вас, — выдохнула она.

— Маргарет! — Он протянул к ней руки, неловко притянул к себе, губы его грубо сомкнулись на ее губах. Казалось, в этом яростном поцелуе он стремится утолить всю свою накопившуюся страсть,

И так же внезапно, как он бросился целовать ее, Филипп поднял голову.

— Нет, — сказал он, впиваясь взглядом в ее размягченное лицо. — Сначала мы вернемся домой, и я буду обладать вами всю ночь.

От низких тонов его голоса Маргарет охватила томительная дрожь.

— Если я люблю вас, это еще не значит, что я всегда нахожу вас правым, — сочла она необходимым добавить. — И я не обещаю быть удобной женой.

— А я на это и не надеюсь! — Филипп не удержался и ткнулся носом в нежную кожу у нее за ухом.

Самые восхитительные ощущения пронзили ее, и Маргарет стиснула пальцами его сюртук. Подумать только, теперь она вольна наслаждаться его ласками!

Разгорающееся наслаждение вдруг исчезло — она вспомнила о Хендриксе.

— Что случилось? — спросил Филипп, почувствовав ее напряжение.

— Я подумала о Хендриксе. Это будет для него полным крушением.

— Да, и поэтому я считаю, что нам не следует ничего ему говорить.

— Не следует ничего говорить? Но ведь мы ему солгали.

— И я глубоко сожалею об этой лжи, хотя и не уверен, что не сделал бы это снова при подобных обстоятельствах, — сказал Филипп. — Кроме того, чего мы добьемся, если скажем ему?