Книга 419 - Уилл Фергюсон
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Горничная остановилась, закричала Лоре в спину:
— За чего?
Лора обернулась, огляделась — в коридоре больше ни души.
— Простите, что?
Горничная приближалась, в каждом шаге — гнев и печаль.
— За чего?
— Простите, я не… господи, кто ж вас так? — Это Лора увидела шрамы.
— Ты умереть должна, — сказала Амина. — Не он.
Эта батаури — глаза блеклые, кожа как вареная ягнятина, волосы как засуха — перепугалась и смутилась, увидев, что Амина плачет.
— Это ты, женщина, — сказала Амина. — Ты сделала. Мальчик в твой комната. Мальчик не убил. — Она ткнула себя в грудь. — Он был мой. Умер. За чего?
В смятении Лора и не услышала, как разъехались двери лифта, не увидела, как оттуда вышел мужчина, не заметила, как к ней зашагали лакированные туфли.
Консьерж.
— Мэм, мы за вас тревожились. — Он отогнал уборщицу, словно кошку бездомную, повернулся к Лоре: — Вы не подходили к телефону, я хотел вас проведать, глянуть, все ли хорошо.
— Все… все хорошо, спасибо. — Она оглядела коридор. Беременная со шрамами куда-то испарилась. Может, померещилась? — Я как раз спускалась. Как раз к вам.
Он улыбнулся — глаза не улыбнулись.
— Тогда, — сказал он, — поедемте вместе?
Он подвел ее к лифту, придержал двери. Нажал кнопку «Вестибюль». Двери заперли их в лифте.
— Поживете у нас еще?
Огоньки на панели отсчитывали этаж за этажом.
— Нет, я сегодня уеду. Вернусь за багажом и выпишусь. Мне понадобится такси до аэропорта.
— Ну конечно. Я вызову. Во сколько?
— Ну, в час? В час дня.
— Очень хорошо, мэм.
Двери открылись в вестибюле, и консьерж снова их придержал.
— В час дня, мэм. Вас будет ждать машина с шофером.
Час дня.
Тунде оглядел себя в дымчатой серости стеклянных дверей отеля. Всякий раз, когда они открывались, всякий раз, когда в них протискивалась стайка бизнесменов-ойибо в вихре кондиционированного воздуха, отражение исчезало. Несколько жизней назад Тунде начинал таксистом за рулем побитого «Пежо-504» на Акала, но форму никогда не носил и никогда не водил такой элегантный седан. Нынче в первый раз. Он сам себе улыбнулся — шоферской фуражке, куртке, отглаженным брюкам, — улыбнулся, а его отражение пряталось и вновь появлялось с каждым выходом, с каждым входом.
Ждали и пацаны — под эстакадой у аэропорта, вооруженные тщательнее обычного. В основном топоры и цепи. «Ждите сигнала». Иронси-Эгобия сидел за столом в кабинете, ждал, когда позвонит консьерж. Уинстон расхаживал из угла в угол у себя в квартире, ждал звонка мисс Пурпур. Все они ждали. Вот только леди исчезла. Мисс Пурпур испарилась.
Когда швейцар поманил к дверям помятое желтое такси, она сказала, что съездит ненадолго, скоро вернется и выпишется. Но, забравшись в машину, склонилась к водителю и сообщила:
— Я передумала. Поехали в аэропорт.
Стрелки протикали мимо часа дня, неторопливо поползли к двум, и консьерж забеспокоился. В конце концов послал на разведку горничную.
Амина вошла, постучав и тихонько спросив:
— Можно?
В номере глухо. Шторы задернуты, окна затворены. Торшер в лужице света. Белье на постели скручено судорожным узлом. На столе раскрытая сумка, скатанная одежда. Белье, чулки. Ручное зеркальце.
Дверь в ванную закрыта.
Амина расслышала фен, разглядела свет под дверью. Снова окликнула — голос громкий, неестественный. Подергала дверную ручку. Заперто.
Если надо, горничные умели открывать запертые ванные — проще простого. Булавкой ткни — и дверь распахнется. Амина ткнула в замок, помялась. Еще раз постучала, толкнула дверь.
Никого.
Она выключила фен, шагнула в ванную, на миг испугалась себя в зеркале. На шкафчике — зубная щетка косо торчит в стакане, наполовину скрученный тюбик пасты, бутылка с водой, всякие мелочи. Расческа с золотыми волосками, почти невидимыми. Мельчайшие клочки, словно и нет их.
На перекладине над душем висел купальник, душевая занавеска задернута. Амина ее отодвинула — сердце сжалось. В ванне — пусто. В номере пусто. Ойибо исчезла.
Консьерж ждал в холле — морщится, руки стиснуты за спиной.
— Ну?
— Уехать.
— Багажа нет?
— Багажа есть. Женщина нет.
Консьерж ворвался в номер, перерыл Лорины пожитки. Все на месте. Все, кроме паспорта, мобильника, билета на самолет, женщины. Он выскочил в коридор, оттолкнул Амину, помчался к лифтам, стуча туфлями по ковру. Но было уже поздно.
Уже.
Слишком.
Поздно.
Рейс 702 авиакомпании «ВестЭйр» нырнул в затяжную облачность, к городу из песчаника и стали. Холодные дожди, зимняя серость. Лора сквозь морось глядела на это странное место под названием дом.
«Есть что декларировать?»
«Нечего».
В аэропорту Мурталы Мухаммеда, подходя к досмотру, она думала было заглянуть в офис КЭФП к инспектору Рибаду и сказать: «Я видела львов и гиен, видела охотников и крокодилов. А из Лагоса ни ногой». Но она понимала, что разговор приведет к расспросам, расспросы — к дальнейшим вопросам, а ей нужно остаться невидимкой.
Она по-настоящему выдохнула, лишь когда самолет оторвался от асфальта. А когда свернул к морю, она с высоты мысленно послала городу песню. Ту песню, что слышала по радио, катаясь по Лагосу: «419, игра фармазона; 419, как это знакомо». И лейтмотивом — вопрос: «Кто нонче мугу?»
В такси по дороге к аэропорту она украдкой вынула из кармана юбки фотографию, старательно разодрала ее на клочки.
— Есть куда выбросить? — спросила она шофера.
— Само собой, — сказал он, забрал у нее горсть обрывков и высыпал их в окно. Она ахнула, обернулась, поглядела, как кувырком улетает прочь ее отец.
Трехчасовая пересадка в Лондоне, затем долгий полет через бескрайний океан. И вот Лора падает в затяжную облачность. Дождь на иллюминаторе, далеко внизу длинная змея стоп-сигналов ползет домой по Оленьей тропе. Лора глядела наружу, пока ее дыхание не затуманило пластик, а потом ей навстречу вздыбилась посадочная полоса.
Едва войдя, Лора обошла всю квартиру и везде повключала свет. Всего несколько дней, а кажется, сто лет прошло. Она скинула одежду, долго стояла в душе, не открывая глаз. Переоделась, спустилась в ресторанный дворик поужинать. Но в торговом центре смутилась, растерялась, никак не могла выбрать — греческая? корейская? китайская? тайская? — и вновь сбежала в квартиру, заперлась там. Йогурт в холодильнике еще свежий; как будто и не уезжала.
