Книга Квартет - Василина Орлова

Иду вниз по улице, по направлению к Чистым — приземистые дома, словно нагнувшиеся в спячке большие животные, нависают бровями балконов и чубами крыш над самым тротуаром. Тут и там валяются трупы сосулек, острое солнце прыгает по осколкам. Меня обходит, стуча высокими каблуками сапожков, с большой черной папкой в руках, вероятно, офисная работница или чиновница. Милиционер поднимает темнолицую попрошайку, завернутую в ворох разноцветного тряпья, с холодного асфальта. Я невольно задерживаюсь взглядом на лице милиционера — румяное на морозе, мягкое, огромные глаза и пушистая, как у девушки, кожа. Справен парень, крепок, уверенные большие пальцы на широком кожаном ремне.

Прибывшие из солнечных краев рабочие налаживаются чинить асфальт, а через дорогу, на засугробленном бульваре, русские женщины, одетые в телогрейки и оранжевые жилеты, колют намерзший на камнях лед, сгребают лопатами груды посеревшего, ноздреватого снега, ворочают окаменевшие пласты. Одна из них совсем молода, волосы растрепались из-под косынки, она не убирает пряди, напротив, локтем откидывает косынку назад, раскраснелась, вспотела. Другая старше, в вязаных толстых рейтузах с незамысловатым зубчатым орнаментом. Каждое движение делает надсаживаясь. И новая гора заледенелого снега переворачивается и летит на обочину дороги.

Вхожу в келейку для собраний, здесь уже все мои коллеги. Лишь нынче, кстати, заметила мелкую надпись на двери: «Только для сотрудников. Остальным по специальному благословению отца Нафанаила». И еще: «Здесь не справочная, не кофейня и не место для разговоров».

Комнатка небольшая, но и не очень маленькая. Основную часть ее, кажется, занимает книжный шкаф: Симфония на Ветхий и Новый Завет, Библия, Четьи-Минеи, Синаксарь, Псалтирь и молитвословы, письма святых отцов, творения св. Игнатия Брянчанинова, труды Феофана Затворника, «Точное изложение Православной веры» Иоанна Дамаскина, «Жизнь по добротолюбию» и другие книги. По правую сторону в углу под потолком — икона Спаса Вседержителя, по левую — Владимирской Божией Матери.

— Совершая добрые дела, мы должны не гордиться, а бояться. Ведь Господь строже нас спросит на том свете.

— Верно, но тебя послушать — так лучше, может быть, и вовсе не делать добрых дел?

— Тех дел, что ты в гордыне своей считаешь добрыми, может, и не стоит совершать. Но вообще добрых дел нельзя не делать, ведь это потребность души. Просто приятно сказать правду или помочь кому. От этого — чувство полноты. Но оно рассыпается, если начать опрокидывать дело — рассказывать о нем или гордиться им. Так ты не делаешь доброе дело, а только причиняешь ущерб своей душе.

Отец Иоанн, веб-мастер, явно имеет все наклонности к проповеднической работе. На подоконнике разлапистая фиалка в импровизированном горшке — разрезанной пластиковой бутыли. На столе — сухой букет: спелые пшеничные колосья. Беру один осторожно, вышелушиваю зернышко. Алексей берет с дивана фотоаппарат «Никон», щелкает меня пару раз.

— Ты б хоть предупредил, я бы, может, причесалась.

— Ничего. Ты уже причесалась.

Здесь не очень-то прибрано на столе, как и в прошлый раз и, видимо, все время. Мы обсуждаем, что ставить сегодня на сайт.

— Бывает, — говорит Надежда, — имя более величественное, чем его носитель. И оно как-то так наобум, наизнанку выковеркивается. До своего имени надо еще дорасти.

Я иду в нашу келью, Надежда допивает кофе и скоро присоединяется. Третье место пустует.

— Ездили ребята в больницу к Косте, — начинает она. — Причастили его, всё. Лежит в общей палате. Человек восемь, не все ходячие, некоторые курят прямо там. Два дня лежит, даже гипс еще не наложили. Так попал — под выходные, видимо. Надо бы в отдельную палату его переместить. Заплатим, так, может, и положат. А то Алексей говорит, столько мата я в последний раз в армии только слышал. Зачем ему это? Посмиряться — оно, конечно, полезно, но хватит уже смиряться — ему достаточно, он уже, наверное, все понял. Хватит. Надо теребить ребят, надо деньги собрать. Кто знает, зачем ему все это. Может, он колебался, принять ли монашество, а теперь посмотрит, какая она есть, жизнь мирская, в той палате, и примет. А то здесь работаешь и уже забываешь, как оно там вообще-то снаружи, — здесь благодать такая, благость.

Она выпалила все — видно, намолчалась, и поделилась теперь, и снова нырнула в свои новости, пошла просеивать сайты, перебирать порталы, замолчала.

Вошел Алексей:

— Прочитал я статью Антона. А он сам вообще-то воцерковленный?

— А что, не поставишь статью, если — нет?

— Да я так спросил, — немного смутился Алексей. — Так, подумал, интересно. Видно, что он многое знает-то.

— Ну, он мне раз сказал, что у него дед был священник.

— Ага, и поэтому в храм ему ходить не обязательно. У него проездной вроде? На все виды транспорта. Единый…

И словно специально, в продолжение беседы, материал для правки: один монах беседует с другим, французом, бывшим униатом, который не то чтобы «принял» — стал исповедовать православие.

«— Но вы же попали в самую, можно сказать, дыру. Из Франции — невесть куда, в хиреющую деревеньку на пятнадцать дворов.

— Ну, это полезно для монаха.

— Непролазная грязь, насекомые.

— Это все полезно для монаха. Учит смирению. Да и понравились мне здесь люди — чистые, открытые душой. Представьте, вот Господь приглашает всех на гору Фавор, чтобы увидеть преображение. И в кассе раздают бесплатные билеты. На автобус. А есть особый билет, но его нельзя купить — за него просто надо платить. И идти при этом пешком на высокую гору, и каждые сто метров еще и еще платить, чтобы иметь возможность идти дальше».

Купила магазинного печенья. Рулетики — практически вечные. Срок хранения — май. Все равно как «навсегда». Не дотянут по-любому. Пьем с Надеждой чай. Она говорит:

— Иной раз смотрю на какого-нибудь бомжа и думаю, насколько человек сильнее меня — ведь я бы ни за что не вынесла такой жизни. А ему дано это испытание. Значит, он может перенести. Он ведь в любой момент может покаяться. Господь не дает больше, чем человек может вынести, но — по силам ему, по самому краю, всклень.

Глава 8

Как-нибудь

Катька Хохлома позвонила. Некогда вечная моя подружка. Выпавшая из поля зрения года четыре назад. Неужели всего четыре? То есть неужели уже целых четыре года прошло?

— Знаешь новость? Про Вальку. Слушай! Она живет теперь с другим.

— Да сама-то ты как?

— Я? Устроилась вот на работу. Редактором одного глянцевого журнала. Журнал о красивой жизни, предметах роскоши, редких видах спорта, экзотическом отдыхе и все такое. А ты что, где?

— Да — редактором. На сайте.

— На каком?

— Ну, на православном.

— Ой, да что ты! Как интересно. И как они?