Книга Участь Эшеров - Роберт МакКаммон

В последний раз, когда он здесь был, он прикончил чертовски хорошее виски. Он понюхал несколько графинов пока его ноздри не уловили изысканный аромат коньяка. Довольно хмыкнув, он наполнил себе бокал и сел за стол. Жидкость мягко, как расплавленное золото, пошла внутрь. Можно бы здесь сегодня лечь спать, подумал он. Поставлю стулья в ряд перед огнем, чтобы справиться с холодом, и все будет прекрасно. Он подумал о старике Эрике, который сидел за этим столом и подписывал важные бумаги. Они бы прекрасно поладили с Эриком, он был в этом уверен. Они бы уважали друг друга.

Бун пил коньяк и слушал треск огня. Он чувствовал себя здесь в мире, покое и безопасности. Вместо гнилого запаха отца он вдыхал дым горящего дерева. Он не знал, как долго еще сможет выносить жизнь в Гейтхаузе. Допив ароматный коньяк, Бун остался на месте. Он поставил стакан и склонил голову набок.

На кофейном столике рядом с большой коробкой из-под сигар лежало что-то, чего вчера здесь не было.

Это была громоздкая книга с золотым обрезом. Бун встал, подошел туда и провел пальцами по прекрасной коже переплета. Он поднес книгу поближе к огню и раскрыл.

Внутри были наклеенные на страницы старые фотографии. Бун знал, что Эрик любил фотографии. Стены первого этажа были оклеены фотографиями времен Эрика. Но скоро стало ясно, какого рода были эти фотографии. Желудок Буна непроизвольно сжался.

Это были фотографии трупов.

Солдаты, понял Бун. Застывшие во всевозможных позах смерти. Здесь были фотографии, сделанные на поле битвы, в полевых госпиталях и моргах. Были крупные планы солдат, запутавшихся в колючей проволоке или разорванных на части на дне грязных окоп. Были тела, почти совершенно лишенные мяса, разорванные на куски пехотными минами или гранатами, вдавленные в землю грузовиками или танками. Насколько Бун мог судить по военной форме и вторым планам, это была жатва первой мировой войны. На другой серии фотографий были обезглавленные тела, за ними следовали головы и обрубки. Бун пристально смотрел на смерть во всех ее страшных проявлениях, и, хотя огонь был достаточно сильным и жарким, он почувствовал, что покрылся гусиной кожей.

В книге было несколько сотен фотографий. Некоторые, отклеясь, падали к ногам Буна. Эрик любил фотографии, подумал Бун. И, возможно, это те фотографии, которые он любил больше всего.

Где-то в Лоджии что-то хлопнуло. Бун от неожиданности подпрыгнул. Дверь, подумал он. Мысли с трудом ворочались в его голове. Кто-то хлопнул дверью?

И тут до него с пугающей и трезвой ясностью дошло: захлопнулась входная дверь.

Бун стоял тихо и прислушивался. На него смотрели изуродованные трупы с лицами молодых ребят. Бун уронил книгу на пол, отступил от нее и вытер руки о штаны. Затем взял фонарь и вышел в коридор.

В Лоджии, казалось, стало намного холоднее. Он видел, как у него изо рта идет легкий пар. Он пошел обратно тем же путем, каким пришел сюда.

Затем внезапно остановился.

– Нет, – прошептал он, и эхо его голоса вернулось к нему: нет, нет…

Свет фонаря упал на стену из грубого камня. Когда Бун шел сюда, никакой стены тут не было. Он приблизился и дотронулся до нее. Камни были холодные и совершенно реальные. Пораженный, он отступил и попытался сообразить, как ее обойти. Осторожней, старик Буни, сказал он себе. Нет проблем. Надо просто вернуться в кабинет Эрика, верно?

Он подошел к открытой двери кабинета и остановился у порога. Его фонарь высветил внутреннее убранство лифта. Кабинет исчез.

Он заглянул в комнату напротив и обнаружил, что это музыкальный салон с большим белым фортепьяно, фисгармонией и арфой. На потолке было изображено голубое небо с перистыми облаками. Ни разу за все время, которое Бун тут провел, он не видел этой залы. Следующая арочная дверь вела в большой салон, украшенный женскими побрякушками и расписанный бледно-розовыми цветами. На его карте, которую он развернул трясущимися руками, такой комнаты на первом этаже не было. Потрясенный Бун стоял перед лифтом, где несколько минут назад был кабинет. Ладно, сказал он себе. Неувязочка. Нет проблем. Я буду идти, пока не найду комнату, которая покажется знакомой, а затем соображу, как мне отсюда выбраться.

Коридор вел его вперед, петляя, заворачивая и разветвляясь. Он проходил мимо лестниц, которые уходили туда, куда не добирался свет его фонаря. Из дюжины комнат, которые увидел Бун, он не узнал ни одной. Его ладони взмокли, а на лице застыла кривая недоверчивая ухмылка. У него кружилась голова, и он был совершенно дезориентирован. Он понял: то, что случилось с Риксом, могло случиться и с ним. О, Боже, подумал он. Я должен найти выход!

После последнего поворота налево коридор заканчивался широкой лестницей, которая поднималась в темноту.

Бун сверился с картой. Исследуя первый этаж, он обнаружил десять лестниц, но этой никогда раньше не видел. Если он не знал, где сейчас находится, карта была бесполезна. Я вернусь обратно, решил он, и буду сиднем сидеть перед лифтом, пока кто-нибудь не увидит мою машину у входа. Нет проблем.

Бун сделал всего несколько шагов, и ноги у него подкосились. Он испустил тихий испуганный стон.

Дорогу преграждала другая стена, украшенная старой фотографией Лоджии в рамке.

Он нервно рассмеялся, и отголосок его сдавленного смешка слабо прозвучал рядом с ним. Этой стены здесь раньше не было. Коридор сам запечатался за его спиной. Но фотография указывала на то, что эта стена могла стоять здесь уже лет пятьдесят.

Воздух становился отчаянно холодным, и Бун видел, как клубится пар от его дыхания. Он направил свет вверх. На рамке фотографии лежал толстый слой пыли. Он стукнул кулаком по кирпичам, но, как и все остальное в Лоджии, стена была сделана на века.

Теперь оставалось одно: подняться наверх. Но вернувшись к лестнице, он обнаружил, что она изменила направление и теперь спускалась в глубины Лоджии.

Он схватился за перила и крепко зажмурил глаза. Когда он снова их открыл, лестница по-прежнему вела вниз. Заблудился, подумал он, готовый вот-вот удариться в панику. Заблудился, как крыса в лабиринте! Бун понял, что лабиринт, по которому он идет, постоянно видоизменяется. Было ли у Рикса такое много лет назад? Перегораживающие сами себя коридоры, меняющие направления лестницы и передвигающиеся за минуту комнаты?

У него внутри все горело. Я должен выйти, мысленно крикнул он. Единственной доступной ему дорогой была лестница, и он начал спускаться вниз.

Зубы Буна стучали от холода. Лестница, изгибаясь, уходила в темноту, и Бун крепко держался за перила, чтобы не упасть, когда ступеньки становились круче. Внизу фонарь высветил стены, пол из шероховатого гранита и арочный выход в коридор, который заворачивал в темноту. К стенам были прикреплены безжизненные электрические лампочки. Над ними, там, где раньше были факелы, виднелись следы сажи.

Бун знал, что он на одном из верхних уровней подземелья. Здесь, внизу, было холоднее, чем наверху лестницы. Это был пронизывающий кости жгучий холод, какого Бун не испытывал за всю свою жизнь. Он не мог его выносить и решил, что лучше подняться по ступенькам наверх. Дрожа от холода, он опять двинулся вверх.