Книга Клоун Шалимар - Салман Рушди

Задача Стального Муллы состояла в том, чтобы перековать новичков. Это он считал своим личным вкладом в дело, частью служения Всевышнему. Сидя на валуне у замерзшего горного ручья, Шалимар-клоун внимал речам Стального Муллы, подобно тому как когда-то внимал речам наставника Пьярелала Каула, думая лишь о блаженстве незаметно коснуться пальцев Бунньи. Но то счастье оказалось обманом, наваждением, и память об этом помогала Шалимару с легкостью усваивать уроки муллы.

А мулла вещал, что все их представления об устройстве мира и о том, что он собою являет, ложны, и это первое, что должен усвоить каждый настоящий борец за веру.

«Правильно, — мысленно соглашался с ним Шалимар. — Все мои представления о ней были ложными».

— Видимый мир, — продолжал мулла, — с его временем и пространством, наши ощущения, наши чувства есть ложь и иллюзия.

«Так и есть», — отзывалось эхом в душе Шалимара.

— Мир совсем не такой, каким он нам представляется.

Это верно. По словам Факха, перейдя через горы, все они оказались по ту сторону занавеса и находятся теперь у порога истинного мира, невидимого для непосвященных. «Слава Всевышнему! — подумал Шалимар-клоун. — Вот она, Истина. Наконец-то! Вечная Истина, которая не может обернуться ложью».

— В мире Истины нет места малодушию, рассуждениям, полумерам. Пред Истиной всем надлежит склониться, и тогда она станет тебе защитой, — вещал Булбул. — Истина сохранит чистоту души твоей в своих могучих ладонях.

«В своих ладонях. Да. именно так».

— Теперь у тебя нет иного отца, кроме Истины, и благодаря служению Делу ты сам станешь отцом Истории.

«Мой отец — Истина».

— Теперь у вас нет другой матери, кроме Истины, и когда ты принесешь ей победу, все матери мира будут славить имя твое.

«Моя мать — Истина», — отзывалось в голове Шалимара.

— И нет у тебя брата дороже, чем Истина, ибо в ее мире твоими братьями станут все.

«Нет у меня других братьев, кроме Истины».

— Лишь Истина станет супругой твоей — и никто другой.

«И никто другой».

По словам муллы, Истине подчинялось само Время. Годы могли пролететь мгновенно, а мгновение — замереть на века, если того требовала Истина. И расстояние не имеет для нее никакого значения — с помощью нее путешествие в тысячи миль можно совершить всего за один день. Но если такие, казалось бы, нерушимые понятия, как пространство и время, могут сжиматься и растягиваться по воле Истины, то много ли усилий ей требуется, чтобы переделать человеческое «я»? Если иллюзорны так называемые законы природы, если они всего лишь ткань шарфа, скрывающего лик Истины, то и природа человека тоже иллюзорна, а это означает, что его желания, его ум, его воля и характер — все должно быть подчинено служению Истине, как только она откроет человеку свой лик. Никому из смертных не дано увидеть неприкрытое лицо Истины, отвергнуть ее и при этом остаться в живых.

Слушавшие Стального Муллу ощущали, как их прежние жизни съеживаются и сгорают в пламени его уверенности. Невидимый командир, называвший себя Дар — хотя в Ширмале отродясь не было никаких Даров, — неожиданно вскочил на ноги и стал срывать с себя одежду: на землю полетела шерстяная шапка-шлем, за ней — верхняя полиэтиленовая форма, войлочная жилетка, сапоги, тряпки, в которые были обернуты ноги, шерстяной джемпер, длинная куртка и штаны защитного цвета, носки, трусы. Голый, он встал перед муллой, готовый биться за Истину.

— У меня больше нет своего имени! — возопил он. — Имя мне — Истина! У меня нет своего лица — я приму то, которое выберешь для меня ты сам! У меня нет другого тела, кроме того, что готово умереть ради Истины. Нет своей души — только Божья!

Стальной Мулла подошел к нему, заботливо, по-отечески помог одеться, и когда тот, кого Шалимар про себя называл Нанга-Прабхат, то есть «нагая гора», вновь закутался, проникновенно объявил:

— Этот воин сбросил покровы лжи и облачил себя в одежды Истины. Он для битвы готов.

Пока его командир-невидимка стоял голышом, Шалимар успел заметить, что тот совсем юнец — от силы лет девятнадцати. Такому не составит большого труда стереть всю прежнюю жизнь, стать чистым листом, на котором Мулла может начертать все, что сочтет нужным. Для клоуна Шалимара полный отказ от своего эго был камнем преткновения и представлялся весьма проблематичным. Он стремился стать полноправным участником священной войны, но в этом мире у него оставались незаконченные дела и обещания, данные другим и себе самому. Ночами он видел перед собою лицо жены, а за ним — лицо американца. Позабыть себя — значило позабыть и о них, но Шалимар понял, что приказать сердцу сделать это и дать свободу телу он не может и не хочет.

— Нечестивец верит в бессмертие души, — говорил Факх, — а мы — в то, что все живое может быть целиком изменено в процессе служения Истине. Нечестивец полагает, что судьбу человека определяет его характер, мы же верим, что судьба способна создать человека заново; нечестивец считает, что все должны видеть картину мира такой, какой он ее нарисовал, мы же говорим: «Твоя картина для нас не подходит, ибо мы живем в ином мире». Неверный твердит о вселенских истинах, но мы знаем, что Вселенная всего лишь иллюзия и Истина лежит за ее пределами, куда не проникает взгляд нечестивца; неверный полагает, что мир принадлежит ему, ну так мы выбьем его из пределов этого мира, прогоним во мрак и сами станем жить в раю, радостно глядя, как он корчится в пламени ада.

Шалимар поднялся, сбросил одежду и вскричал:

— Бери меня, Истина! Я твой, я готов служить тебе!

Опытный актер, руководитель лучшей в Долине труппы, он сыграл сейчас роль гораздо более убедительно, чем его предшественник: его жесты, его рассчитанная на достижение максимального драматического эффекта сцена с раздеванием выглядели великолепно. Снимая рубаху, он фразу за фразой выкрикивал формулу подчинения:

— Я очищаю себя от всего и предаюсь битве. Без битвы за тебя я ничто! — Затем рассчитанным движением он скинул трусы и трагически произнес: — Возьми меня или убей!

Его страстная патетика произвела впечатление на Стального Муллу.

— Мы знали, что у тех, кому удалось совершить невозможное — пройти зимой через Трагбал, — должны быть пылающие сердца, — сказал он, — но в тебе огня даже больше, чем я думал.

Как и Дару, он помог Шалимару набросить на себя одежду. После ритуала сбрасывания эта одежда должна была стать всего лишь напоминанием о прежнем, оставленном позади статусе владельца. Полностью одетый, Шалимар простерся у ног Булбула Факха и сам почти поверил в свое представление, почти поверил, что стал другим и действительно способен оставить прошлое позади.

Тем же вечером в столовой его разоблачил маленький человечек с абсурдно-невинным выражением монголоидного лица. Ему, вероятно, было около тридцати, но выглядел он лет на десять моложе. Его глаза светились безумным светом. Он заговорил с Шалимаром на ломаном хинди: