Книга Страж фараона - Михаил Ахманов

– Я скоро вернусь, и мы еще поговорим об этой равнине у гор Того-Занг, – сказал Семен Такелоту. – А ты останься здесь, почтенный, пей молоко, ешь мясо и разговаривай с сыном. Нос не высовывай! Иначе, боюсь, и тебя подвесят за ноги.

Он поднял секиру, лежавшую рядом с ковром, приосанился и вышел во двор. Девушки, недавние пленницы, которых Тотнахт построил в шеренгу, сразу замолчали и повалились на колени; было их двадцать семь, и ни одной старше семнадцати лет. Все – растрепанные, грязные, в рваных одеждах, со следами веревок на запястьях. Однако, после блужданий в пустыне, побоев и неизбежного насилия, они не казались раздавленными; дочери пахарей и скотоводов, они привыкли к тяжелой работе, невзгодам и лишениям. Что, разумеется, не извиняло насильников.

– Встаньте! – приказал Семен.

Они поднялись, глядя на него покорными карими глазами. Он заметил, что самые младшие, по виду совсем девчонки, жмутся к девушке постарше, невысокой, но крепкой, с гривой волос, падавших на плечи. Она не плакала – глаза ее были сухими и смотрели на Семена с каким-то странным, почти тоскливым выражением.

– Как твое имя? – спросил он.

– Аменет, мой господин. Целую прах под твоими ногами...

– С целованием праха мы подождем. Слушай меня, Аменет, и слушайте все! Нам предстоит тяжелый переход через пустыню, и потому сегодня и завтра вы будете отдыхать. Ты, Аменет, старшая; ты проследишь, чтоб девушки вымылись, поели, починили одежду, взяли накидки и сандалии. Люди Тотнахта, ваши соседи, тебе помогут. Но перед тем все вы пойдете с Тотнахтом на площадь, где сидят пленные, и покажете тех, кто убивал в Пиоме и творил насилие над вами. – Семен повернулся к бывшему копьеносцу. – Ты поразишь их ударом дротика или секиры, как захочешь, но я запрещаю мучить пленников. Убей, но быстро!

– Слушаю твой зов, господин! – Тотнахт, мрачно сверкнув глазами, погладил рукоять топора.

Аменет поклонилась, сложив ладони перед грудью:

– Что будет с нами, мой благородный господин?

– Вы вернетесь в Пиом, и каждая получит вдвое больше коз, овец и ослов, чем было у погибших родителей. Их земли станут вашими; я прослежу, чтобы управитель в Пи-Муте переписал эти земли на вас и чтобы вам не чинили никакой обиды. Это правильно, Аменет?

– Правильно, господин, но этого мало. – Руки Аменет вдруг взлетели кверху, лицо застыло в маске страдания. – Где наши добрые отцы, мой господин? Скосили их клинками, будто колосья в поле... Где заботливые матери? Лежат, пронзенные копьями, и нет в их груди дыхания, и света нет в очах... Где наши сильные братья, опора и защита? Стрелы в сердце их, камни в их ребрах, и ни один не поднимет руки, не шевельнет губами, не спросит: что с сестрой моей? Скажи, господин, заменят ли земля и скот потерянное нами?

– Не заменят, – ответил Семен. – Но вижу я, что ты, Аменет, – девушка умная, красноречивая, и потому должна понять: жизнь – череда потерь и череда находок. Вы потеряли многое, но, быть может, что-то найдете? – Он повернулся к Тотнахту. – Кажется, твой брат не имеет ни хозяйства, ни жены? А есть ли еще младшие братья у воинов, пришедших с тобой? И много ли их?

– Хватит всем, – буркнул копьеносец, довольно усмехнувшись. – Идите, девушки, и поразмыслите о словах господина. Устами его говорит Маат, а значит, сказанное им – истина: не потерявши, не найдешь.

Они ушли, но Аменет осталась.

– Чего ты хочешь? – спросил Семен.

– Прости, мой повелитель, правильней будет так: чего я не хочу. – Она судорожно сглотнула, стискивая руки. – Меня поймал темеху... молодой темеху... В пустыне, в первую нашу ночь, он сказал, что я – его женщина, и он дрался с другими темеху, не допуская их ко мне... и не пустил. Все ночи принадлежали ему.

– Что дальше?

– Ради Хатор, господин! Я не хочу, чтобы Тотнахт пронзил его дротиком или разрубил секирой! – Губы ее дрожали, слезы выступили на глазах. – Не хочу! Пусть он живет! Пощади его, господин мой!

“Владычица любовь, ты правишь миром! – мелькнуло у Семена в голове. – Правишь ныне, присно и во веки веков!”

Приподняв подбородок девушки, он тихо произнес:

– Я не могу его помиловать, но подарю его жизнь тебе. Иди, Аменет, найди его и скажи ему: или дротик Тотнахта, или спальная циновка в моем доме! В доме, который ты должен построить на наших землях, у большого Озера в стране Пиом. И если он выберет тебя, а не смерть из рук Тотнахта, запомни: ты – его женщина, но он – твой мужчина, и ты за него отвечаешь. Если он причинит кому-то обиду... – Семен смолк, потом махнул рукой: – Словом, дротики у Тотнахта всегда найдутся!

Он вернулся в палатку, сел на ковер и знаком велел нагой девчушке наполнить чашу. Она улыбалась, лукаво щурила зеленоватые глаза, и Семен улыбнулся ей в ответ, слушая вполуха, как Техенна болтает с отцом на резком гортанном ливийском наречии. Дела судебные завершились, ларец казней и милостей опустел, козленок тоже был съеден, и только приятная тяжесть в желудке напоминала о нем. Семена клонило в сон. Он прилег, вытянулся, всмотрелся в маячивший перед ним мираж: высокие горы Того-Занг – не иначе как хребет Атласа, хрустальные реки и водопады, бегущие с них, широкая, в сто километров, равнина, синее море, просторные бухты и небо с солнечным диском, недреманным оком Ра... Западный край, безлюдный, изобильный и столь далекий, как легендарная Та-Нутер... Безопасное убежище, ибо кто в Обеих Землях рискнет отправиться на Запад? Туда, в Страну Заката, уходят только мертвые...

“Что-то я должен спросить”, – вспомнил он и приоткрыл глаза.

– Скажи мне, Такелот... темеху, что обитают восточней той равнины, не говорили о заморских землях? Об острове, лежащем за Уадж-ур? Огромном острове, большем, чем Кефтиу и Иси?

В выцветших глазах Такелота мелькнуло удивление.

– Откуда ты знаешь, господин? Там и правда есть остров... Люди нашего языка узнали о нем от мореходов, что приплывают с севера... редко, очень редко – корабли их малы, и лишь немногие рискуют пересечь то море, которое вы зовете Уадж-ур. Остров... да, говорили, что они приплывают с острова, большого острова с высокой дымящейся горой. Но я не знаю, как называется та земля.

“И я не знаю, – думал Семен, уплывая в царство сна и сновидений. – Не знаю, какое имя носит этот остров в годы правления Меруити, как назовут его в эпоху Рамсеса и в век Гомера. Потом... наверное, потом он станет Сицилией”.

С этой мыслью он уснул.

* * *

Большой корабль неторопливо скользил по водной протоке, соединявшей Озеро с Великим Хапи. Это было грузовое судно, широкое и плоское, с мачтой и свернутым парусом; сейчас его гнали сорок гребцов, мерно сгибавших и выпрямлявших нагие загорелые спины. В корабельном трюме хранилась серебряная и золотистая плитка из Пи-Мута, на носу, корме и мачте развевались пестрые флаги, посередине, меж двух кают-надстроек, был растянут полосатый тент, а под тентом, в кресле из черного дерева и слоновьих клыков, сидел Сенмен, сын Рамоса, царский ваятель, носивший титул Друга и Советника пер'о – да будут с ним жизнь, здоровье и сила! Он был облачен в белоснежный передник, собранный мелкими складками, руки его украшали браслеты, талию – пояс с кинжалом и бронзовой пряжкой, а на могучих плечах сверкал воротник-ожерелье, вещь искуснейшей работы из золотистых нитей, бирюзы и лазуритовых камней. Он расположился в своем кресле будто фараон на троне и озирал свой корабль, свой груз и своих людей – гребцов и писцов, мастеров и помощников, носителей опахал, сандалий и табуретов, своих телохранителей и свою наложницу.