Книга Белый шум - Дон Делилло

Улицу Мидлбрук я пересек на красный свет. В конце выезда на магистраль, я даже не притормозил. До самого Айрон-Сити я ехал как во сне, свободный, оторванный от реальности. У пункта сбора пошлины я сбавил скорость, но не потрудился бросить в корзинку четвертак. Сигнализация сработала, однако в погоню никто не пустился. Что такое один четвертак для штата, задолжавшего миллиарды? Что такое двадцать пять центов, когда речь идет об угнанной машине стоимостью в девять тысяч долларов? Наверное, именно так люди избавляются от земного тяготения, от безотчетного гравитационного трепета, ежечасно приближающего нас к смерти. Перестают ходить по струнке и все. Не покупают, а воруют; стреляют, а не болтают языком. На мокрых от дождя подъездных дорогах к Айрон-Сити я еще два раза проехал на красный свет. На окраине стояли невысокие длинные строения – рыбные и овощные магазины, мясные лотки с обветшалыми деревянными навесами. Въехав в город, я включил радио – компания мне требовалась не на пустынном шоссе, а здесь, на булыжных мостовых, среди натриевых фонарей, где пустота неотступна. В каждом городе есть свои особые районы. Я миновал район брошенных автомобилей, район невывезенного мусора, район снайперской стрельбы, район тлеющих диванов и битого стекла. Осколки хрустели под колесами. Я ехал к литейному заводу.

Запоминающее устройство с произвольной выборкой, синдром приобретенного иммунодефицита, гарантированное взаимное уничтожение.

Я по-прежнему чувствовал себя необычайно легким – легче воздуха, бесцветным, лишенным запаха, невидимым. Но при всем ощущении легкости и нереальности во мне нарастало нечто иное, чувство совсем другого порядка. Некая волна, неодолимое желание, кипение страстей. Я сунул руку в карман и потерся костяшками пальцев о шероховатый стальной ствол «Цумвальта». Человек по радио сказал: «Где запрещено, там недействительно».

39

Я дважды объехал литейный завод, пытаясь отыскать следы былого присутствия немцев. Миновал сплошной ряд домов с террасами. Они стояли на крутом склоне холма – каркасные, с узкими фасадами, скаты крыш карабкались в гору. Под шум дождя проехал мимо автовокзала. Я не сразу нашел мотель – одноэтажное здание у бетонного быка автодорожной эстакады. Мотель назывался «Эстакада».

Невинны забавы, да жестока расправа.

Место безлюдное – размалеванный краской из баллончиков район складов и фабрик. В мотеле девять или десять комнат – всюду темно, перед входом ни одной машины. Трижды проехав мимо, я изучил обстановку, проехал еще полквартала и поставил машину под эстакадой, среди строительного мусора. Потом вернулся пешком. Таковы были первые три элемента моего плана.

Вот мой план. Проехать мимо места несколько раз, оставить машину на порядочном расстоянии, вернуться пешком, установить местонахождение мистера Грея под настоящим или вымышленным именем, трижды выстрелить ему в живот, чтобы боль оказалась максимальной, стереть с оружия отпечатки, вложить оружие в подрагивающую от помех руку жертвы, найти цветной мелок или тюбик губной помады и быстро написать на большом зеркале загадочные предсмертные слова, забрать у жертвы весь запас дилара, незаметно вернуться к машине, выехать на скоростную магистраль, направиться на восток, к Блэкс-миту, свернуть на старую дорогу, идущую вдоль берега реки, поставить машину Стовера в гараж Старика Тридуэлла, закрыть дверь гаража и под дождем, в тумане, пойти пешком домой.

Превосходно. Ко мне вернулось беззаботное настроение. Сознание прояснялось. Я осмыслял каждый свой шаг. С каждым шагом постигал процессы, отдельные детали, взаимосвязь явлений. Вода падала на землю каплями. Я все видел по-новому.

Над служебным входом имелся алюминиевый навес. На двери имелись желобки с маленькими пластмассовыми буквами – составлять объявления. Сейчас объявление гласило: «ЯД НЕПР ГОЛ ЦУП КО».

Тарабарщина, но качественная. Я пошел вдоль стены, заглядывая в окна. План таков: останавливаться у края каждого окна, прижавшись спиной к стене, и, поворачивая голову, осматривать комнаты по периметру. На одних окнах занавесок не было, на других – жалюзи или пыльные шторы. В темных комнатах неясно вырисовывались контуры стульев и кроватей. Над головой грохотали грузовики. В предпоследнем номере очень слабо мерцал свет. Немного не доходя окна, я остановился, прислушался. Повернул голову и краем глаза заглянул в комнату. В низком кресле, глядя вверх, на мерцающий свет, кто-то сидел. Я чувствовал себя частью хитросплетения структур и каналов. Я добирался до самой сути явлений. Готовясь применить насилие, нанести разящий удар, я постепенно уяснял фактическое положение вещей. Вода падает каплями, поверхности отражают свет.

Мне пришло в голову, что стучать не придется. Дверь будет открыта. Я сжал ручку, осторожно открыл дверь, неслышно вошел в комнату. Крадучись. Это нетрудно. Все это вообще не составит труда. Я стоял у двери и оценивал обстановку, обращая особое внимание на атмосферу комнаты, на вязкий воздух. Информация быстро поступала со всех сторон – быстро, но не сразу, небольшими порциями. Разумеется, там сидел мужчина, сидел развалясь, в кресле на низких ножках. Гавайская рубашка, шорты с логотипом «Бадвайзера». На ногах болтались пластиковые сандалеты. Приземистое кресло, смятая постель, ковровое покрытие, обшарпанный туалетный столик, унылые зеленые стены и потрескавшийся потолок. Телевизор висел на металлическом кронштейне, направлен экраном к человеку.

Он заговорил первым, не сводя глаз с мерцавшего экрана:

– Вы удручены или подавлены?

Я по-прежнему стоял у двери.

– Вы – Минк, – сказал я.

Через некоторое время он посмотрел на меня – здоровенного сутулого добряка с незапоминающимся лицом.

– Что это за имя – Вилли Минк? – спросил я.

– Имя и фамилия. Как у всех.

С акцентом он говорит или нет? Странно вогнутое лицо с выпуклым лбом и торчащим подбородком. Телевизор работал без звука.

– Некоторые из этих устойчивых толсторогов снабжены радиопередатчиками, – сказал он.

Я ощущал давление и плотность вещей. Столько всего – и сразу. Я чувствовал, как активизируются молекулы у меня в мозгу, как они движутся по нейропроводящим путям.

– Вы, конечно, пришли за диларом.

– Конечно. Зачем же еще?

– Зачем же еще? Чтобы избавиться от страха.

– Избавиться от страха. Прочистить мозги.

– Прочистить мозги. Именно за этим ко мне и приходят.

Вот каков был мой план. Войти без доклада, завоевать его доверие, усыпить бдительность, выхватить «Цумвальт», трижды выстрелить ему в живот, чтобы агония была максимально долгой, вложить пистолет ему в руку для создания правдоподобной картины самоубийства одинокого человека, написать на зеркале нечто маловразумительное, оставить машину Стовера в гараже Тридуэлла.

– Раз вы вошли сюда, значит, согласились на определенное поведение, – сказал Минк.

– Какое поведение?

– Комнатное поведение. Суть комнат в том, что они – внутри. Ни один человек не должен входить в комнату, если он этого не понимает. В комнатах люди ведут себя совсем не так, как на улицах, в парках и аэропортах. Войти в комнату – значит согласиться вести себя определенным образом. Отсюда следует, поведение должно быть именно таким, какое принято в комнатах. Это норма, не применимая ни к пляжам, ни к автостоянкам. В этом вся суть комнат. Никто не должен входить в комнату, не понимая сути. Между человеком, входящим в комнату, и человеком, в чью комнату входят, существует неписаное соглашение, не имеющее отношения ни к зеленым театрам, ни к открытым бассейнам. Назначение комнаты вытекает из ее особого свойства. Комната находится внутри. Именно об этом должны условиться люди в комнате – в отличие от газонов, лугов, полей и садов.