Книга Погребальные игры - Мэри Рено

Однако вдали уже виднелись крепкие стены Амфиполя, доминировавшего над устьем реки Стримон. С пристани туда шел паром, но причал охраняли солдаты. Беглецы направились вверх по течению в поисках ближайшего брода. Там их и взяли.

* * *

Подъезжая к Пелле, Эвридика попросила снять путы со своих ног, связанных под брюхом мула, и позволить ей умыться и причесаться. Стражи ответили, что царица Олимпиада приказала доставить ее как есть.

На господствующей над Пеллой высотке темнело нечто, напоминающее издали лес чахлых деревьев, обремененных множеством птиц. Когда конвой подъехал ближе, в небо с сердитым карканьем поднялись стаи ворон и коршунов. Сюда, к так называемому висельному холму, свозили после казни трупы преступников. Их приколачивали к крестам подобно тому, как егеря приколачивают к стенам своих кладовых мертвых хищников для устрашения их собратьев. Когда-то здесь висел и убийца Филиппа. Теперешних распятых опознать было невозможно — падалыцики попировали на славу, — но на досках, прибитых под их ногами, темнели надписи. «НИКАНОР, сын Антипатра», — сообщала одна из таких досок. На холме высилось более сотни крестов; зловоние доходило до города.

На троне в приемном зале, где Эвридика совсем недавно сама принимала просителей и послов, теперь восседала Олимпиада. Ее черные одежды сменились красными, а голову венчала золотая корона. Рядом с ней на почетном кресле сидела Роксана, а маленький Александр устроился на скамеечке у ее ног. Большими темными глазами он взирал на пленницу, растрепанную и неумытую, скованную по рукам и ногам.

Тяжелые, ограничивающие свободу движений кандалы предназначались для крепких и сильных мужчин. Вес их был столь велик, что руки девушки просто висели. Она могла передвигаться, лишь волоча ноги, и с каждым шагом железо впивалось в израненные лодыжки. Чтобы не споткнуться о собственные вериги, ей приходилось широко расставлять ноги, но, невзирая на боль, Эвридика с гордо поднятой головой приблизилась к трону.

Олимпиада кивнула одному из стражников. Он сильно ткнул Эвридику в спину, и та рухнула на пол, ободрав локти о цепь. С трудом поднявшись на колени, девушка обвела взглядом лица собравшихся. Кто-то рассмеялся, мальчик было подхватил этот смех, но тут же затих и опять стал серьезным. Роксана издевательски улыбалась. Из-под опущенных век Олимпиада напряженно следила за пленницей, словно кошка, поджидающая, когда полумертвая мышь шевельнется еще раз.

Она спросила стражника:

— Неужели эта грязнуля претендовала на трон Македонии?

Тот тупо подтвердил.

— Я не верю тебе. Должно быть, ты нашел ее в портовом борделе. Эй, женщина, назови свое имя.

Эвридика с грустью подумала, что у нее никого теперь нет. «Некому пожелать мне стойкости, некому подбодрить в трудный час. Все сохранившееся во мне мужество нужно лишь мне одной». Она хрипло произнесла:

— Я — Эвридика, дочь Аминты, сына Пердикки.

Олимпиада склонилась к Роксане и словоохотливо пояснила:

— Отец — предатель, а мать — варварское отродье.

Девушка продолжала стоять на коленях. Самой ей было все равно не подняться из-за не слушавшихся ее рук.

— Однако именно меня твой царственный сын выбрал в невесты своему брату, — сказала она.

Губы Олимпиады растянулись в злой усмешке, питаемой нескончаемым раздражением, ее лицо еще более напряглось.

— И я отлично его понимаю. Шлюха для идиота — чудесная пара. Мы не намерены более разлучать вас.

Мать Александра повернулась к стражникам, впервые позволив себе улыбнуться, и Эвридика в тот же миг поняла, почему она делает это так редко. Один из ее передних зубов совсем почернел. Стражники, казалось, оторопело прищурились, прежде чем отсалютовать.

— Ступайте, — приказала Олимпиада. — Отведите ее в брачную опочивальню.

После двух неудачных попыток пленницы встать стражники сами подняли ее на ноги. Они повели Эвридику на задний дворцовый двор. Волоча свои оковы, она протащилась мимо конюшен, откуда доносилось ржание лошадей, так мягко и дружелюбно носивших ее на своих спинах. Псарня, где держали гончих, с которыми она охотилась, встретила приближение тяжелых шаркающих шагов заливистым угрожающим лаем. Конвоиры не подгоняли отягощенную цепями девушку. Они шли, неловко приноравливаясь к ее черепашьему ходу, и даже, когда она споткнулась на дорожной выбоине, один из них поддержал ее под руку, не дав упасть. Но они не смотрели на нее и даже не переговаривались друг с другом.

«Сегодня, завтра или в ближайшем будущем, — подумала она, — какая разница?»

Ей стало чудиться, что смерть уже вошла в ее тело, неотвратимая, как неисцелимый недуг.

Впереди показалась неказистая постройка с приземистыми каменными стенами и островерхой соломенной крышей. Оттуда отвратительно пахло. «Отхожее место, — подумала Эвридика, — а может, свинарник». Солдаты подтолкнули ее к необструганной двери. Изнутри доносились сдавленные рыдания.

Стражники оттянули в сторону тяжелый засов. Один из них, прищурившись, попытался разглядеть что-то в зловонном сумраке.

— Вот, получай свою женушку.

Рыдания прекратились. Отступив от входа, стражник подождал, надеясь, что пленнице не понадобится особого приглашения в виде тычка. Эвридика, согнувшись, вступила под низкую притолоку, почти смыкавшуюся с уходящей вверх крышей: стебли соломы тут же застряли у нее в волосах. Дверь за ней закрылась, и засов вошел в паз.

— О, Эвридика! Я буду хорошо себя вести! Я обещаю, что буду всех слушаться. Пожалуйста, скажи им, чтобы меня выпустили отсюда.

В квадратике света, падающего из маленького окошка, сидел, привалившись боком к стене, закованный в цепи Филипп. Блестящие белки его глаз четко выделялись на грязном, заплаканном лице. Умоляюще всхлипывая, он протянул к ней руки. Запястья были стерты до крови.

Всю меблировку узилища составляла единственная деревянная скамья, постелью служила соломенная, как в конюшне, подстилка. В глубине темнела небольшая яма с жужжащими над ней огромными синими мухами.

Эвридика продвинулась дальше, туда, где смогла выпрямиться в полный рост, и тогда Филипп увидел ее кандалы. Муж вновь заплакал, размазывая по лицу бегущие из носа сопли. Запах его давно немытого тела вызвал у нее тошноту, он перебил даже вонь экскрементов. Невольно она попятилась, но голова ее вновь уперлась в скат крыши, и ей пришлось опуститься на грязный пол.

— Пожалуйста, ну пожалуйста, Эвридика, не разрешай им больше бить меня.

Только тут она поняла, почему Филипп сидит боком, не опираясь на стену спиной. На его прилипшем к плечам хитоне темнели полосы запекшейся крови. Когда она подползла ближе, он заорал:

— Только не трогай, там все болит!

Куча мух ползала по желтоватым от гноя бороздкам.

Сглотнув подступивший к горлу комок, она спросила:

— За что тебя били?