Книга Цветок Америки - Жеральд Мессадье
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Губернатор вздохнул и опустил голову. Потом усмехнулся. На сей раз он сам помог ей сесть на лошадь.
— Все эти слухи порождены невежеством карибов, — сказала она, оказавшись в седле. — Они почему-то совершенно не разбираются в травах.
Бобадилья несколько раз кивнул. Когда они вернулись в Каса-Нуэва, он спешился первым, помог Жанне сойти с лошади и поцеловал ей руку.
— Счастливы те, кто делит с вами жизнь, — сказал он.
— Счастливы те, кто пребывает под неусыпным оком вашей мудрости.
— Будьте уверены в неизменности моих дружеских чувств к вам.
Отвесив нарочито церемонный поклон Францу Эккарту и Жоашену, стоявшим на террасе, он сел на лошадь и уехал.
— Я в очередной раз спасла нас всех, — сказала Жанна своим спутникам. — Ну и ремесло! Мне надо искупаться в море.
Между тем события получили свое логическое развитие.
Два дня спустя Жоашен не пришел к завтраку. Сначала Жанна подумала, что он с утра пораньше отправился на прогулку в лес, но потом заметила, что Стелла поглядывает на нее с каким-то непонятным лукавством.
— Думаю, Жоашен провел брачную ночь, — объяснил, в конце концов, Франц Эккарт.
Жанна изумилась.
Жозеф втихомолку посмеивался.
— Совет карибов решил, что такой изумительный человек, как Жоашен, должен оставить острову свое потомство. И постановил дать ему девственницу.
— Откуда ты знаешь?
— Слышал кое-какие разговоры рабов. Хотел расспросить Жоашена, но он уже исчез. Конечно, ни в чем нельзя быть уверенным…
Внезапно Жанна вспомнила, что Жоашену всего пятьдесят лет и тело его отнюдь не немо. Посмотрела на Жозефа, и тот сразу понял значение ее взгляда. Ему исполнилось двенадцать, и, когда он бежал обнаженным в море, его мужские достоинства бросались в глаза.
Быть может, она находилась в раю, но здешние ангелы обладали всеми половыми признаками.
— Что ж! — сказала она.
И с улыбкой села.
— Ты видел эту… девушку?
Франц Эккарт покачал головой.
— Скоро я обзаведусь дядюшкой или тетушкой, которые будут моложе меня, — сказал Жозеф.
Жанна задумчиво выпила кокосовое молоко и съела сваренное вкрутую яйцо. Снесенное испанской курицей. Не было даже сливочного масла, чтобы сделать яичницу. Потом она принялась за сладкий картофель. Ей не хватало настоящего молока, но корова на Эспаньоле выглядела бы столь же неправдоподобно, как единороги во Франции.
Франц Эккарт начертил в центре сада круг, разделил его на двенадцать частей, а в середину воткнул колышек, острие которого прокалил на огне. Если колышек не отбрасывал тени, было около полудня. Эти солнечные часы выглядели довольно примитивными, с чем соглашался и сам Франц Эккарт, который предпочел бы иметь дело с астролябией, но все же днем они показывали довольно точное время.
Около десяти часов появился Жоашен. Со спутницей. И с улыбкой на лице.
Его подруга походила на античную нимфу, какими их описывали латинские поэты, но только с бронзовой кожей.
Жанна была потрясена.
Франц Эккарт и Жозеф — тоже.
Женщины-рабыни смотрели на новобрачных так, словно те спустились с неба. Жанна встала, чтобы приветствовать их.
— Ну, Жоашен, — сказала она, — к завтраку вы опоздали. Присаживайтесь вместе с вашей… супругой.
Он смотрел на них всех — на своих родных и на взволнованных рабов — с неуловимой усмешкой. Потом сел за стол.
Служанки, не помнившие себя от счастья, летали как на крыльях.
Когда с завтраком было покончено, Жоашен направился в спальню Жанны. Она последовала за ним. Он взял чернила, бумагу, перо.
Она никогда не видела, чтобы он писал.
Записка гласила следующее:
Жанна, Франц Эккарт, Жозеф, не ждите меня вечером к ужину. Я буду иногда заходить к вам, потому что люблю вас, но жить отныне буду в горах. С Эстефанией.
Жоашен.
Жоашен и в самом деле иногда появлялся в Каса-Нуэва-Сан-Бартоломе: чаще всего приходил к ужину вместе со своей женой. Он играл в шахматы с Жозефом и Францем Эккартом.
Взгляд его блуждал далеко.
Так гораздо лучше, подумала Жанна. Христианское общество, созданное пятнадцать веков назад еврейским мятежником, отнюдь не благоволило ни к бунтовщикам, ни к провидцам. В Европе Жоашен, скорее всего, кончил бы жизнь на костре.
В испанской колонии на Эспаньоле много судачили об этом. Но осторожно, ибо губернатор и интендант почитали за честь отужинать в Каса-Нуэва.
Сверх того, было известно, что кухня там отличается невероятной изысканностью, и гурманы сладострастно обсуждали кулинарные достоинства какого-нибудь фрикасе из утки в хересе с дикими ягодами.
Епископ выказывал Жанне холодность: она покровительствовала колдуну, совершающему такие чудеса, на которые сам он не был способен. Но губернатор не известил его о переходе в дикое состояние одного из обитателей Каса-Нуэва-Сан-Бартоломе. Ибо Феррандо вернулся на «Стелле Матутине» с тысячью саженцев сахарного тростника. И руководил установкой мельницы. Шестеро рабов под присмотром генуэзского мастера делали с помощью резца и кувалды плоский каменный диск с отверстием посередине.
В конце 1507 года Жоашен пришел с ребенком на руках — своим сыном от Эстефании. Этот мальчик приходился сводным братом Францу Эккарту и дядей Жозефу.
Наследник Яноша Хуньяди и волшебницы Мары пустил корень. Как черенки сахарного тростника.
Жозеф взял младенца на руки, стал укачивать его, поцеловал, и новорожденный протянул ручку к щеке того, кто, вообще-то говоря, был его племянником. Задумчивый Франц Эккарт безмолвно наблюдал за этой сценой. В душе своей Жозеф уже стал отцом.
В 1508 году в Кадикс отправилось первое судно с двумя тысячами фунтов рыжего сахарного песка, произведенного на плантациях губернатора и Морской компании Нового Света. Затем год испарился, словно вода в печке.
За ним последовал 1509-й. Шесть тысяч фунтов сахара в плетеных мешках, сделанных руками карибов.
Епископ громогласно обличал христиан, которых тропическая жара вновь превратила в язычников. Тщетно: все знали, что сам он живет с карибской женщиной. И поскольку лошади у него не было, передвигался он пешком, осыпаемый насмешками на протяжении всего пути.
Жанна попросила Феррандо привезти еще пятьсот экю. Почти все деньги она потратила на предметы роскоши: серебряную посуду, безделушки и прочие маленькие радости.
В 1510-м случилось неизбежное: Жозеф не устоял перед чарами карибской девушки-ровесницы: Валерии едва минуло пятнадцать лет. В Каса-Нуэва его теперь почти не видели: разве что иногда он заезжал на Пегасе, чтобы поцеловать отца и Жанну. На плече у него красовался попугай, на лошади за его спиной сидела Валерия.