Книга Крещенные кровью - Александр Чиченков

Тамбовские воры встретили собрата с распростертыми объятиями. Его поселили в надежную хату и всячески способствовали адаптации на новом месте. Однако от участия в кражах, разбоях и грабежах Васька всячески сторонился, объясняя свою пассивность плохим состоянием здоровья. Воры верили ему на слово и на дела с собой не приглашали.

Немного обжившись и обустроившись, Носов приступил к реализации своей мечты. Для начала он тщательно ознакомился с городом и его окрестностями. Затем, с помощью воровского сообщества, нашел то место, на котором когда-то давно находился особняк купца Ивана Сафронова. Но поиски клада оказались напрасными и, кроме разочарования, ничего не принесли: все купеческие дома сгорели при пожаре еще в двадцатом году, а улица была расчищена и застроена по-новому.

— На кой хрен тебе сдались дома купеческие? — интересовались заинтригованные воры.

— Ивашка Сафронов дядькой мне приходился, — врал он им. — Хотел вот поглядеть, что с хатой его стало. Но ни хаты, ни сада с яблонями так и не увидел…

Когда Васька понял, что в Тамбове больше делать нечего и мечта осталась несбыточной, от отчаяния и безысходности он захандрил и ушел в запой. Пропьянствовав в шумной воровской компании пару недель, он нашел в себе силы остановиться, и тут впервые страшная болезнь заявила о себе…

После тщательного обследования врачи поставили страшный диагноз — белокровие. На вопрос Носова «сколько осталось?» они только пожимали плечами. Однако Васька оказался не из тех, кто начинает себя оплакивать и хоронить заживо. Он даже подшучивал над своим недомоганием, хотя и невесело, но и не безнадежно, а с какой-то затаенной жадной верой в то, что вот наступят же наконец лучшие дни и будет ему счастье.

Воры, видя, как Купец тает на глазах, решили переправить его из Тамбова куда-нибудь в тихое местечко для восстановления здоровья.

— Предлагаю в Большой Ручей, — проявил инициативу на сходке Фома Бортко. — Поселок козырный, большой… На чистом воздухе и свежем молоке здоровье враз восстановится!

— А где поселок этот? — спросил Васька с надеждой.

— На Брянщине значится, — улыбнулся вор. — Пару суток езды на поезде всего. У меня там дядька проживает. Вот к нему на постой и определю…

Жить у родственника Фомы Васька не собирался. Ему понравился поселок и живописное место, где тот находится. Однако Носов построил незамысловатую избенку у самого леса и стал в ней жить один. Он давно уже решил, что свою жизнь сам устраивать будет, что и делал всегда, по велению ума и сердца.

Председатель колхоза Павел Копейко предложил ему как-то сторожить правление. Васька подумал и ответил:

— Нет, здоровье не позволяет. Кто вдруг придет народное добро красть, а я и отпор дать не смогу.

— Ну и торчи в своей берлоге, как нелюдь, — ухмыльнулся Копейко, даже не заметив, как крепко его слова обидели пришлого.

Не скажи председатель тогда обидных слов, быть может, Васька и жил бы тихо и незаметно, не злясь на весь мир и никого не трогая. В брошенной же фразе он уловил смутный намек на свою никчемность, а такого пренебрежения Носов вынести не мог. Затаив обиду на сельчан, он ничем не выказывал к ним своей антипатии, но общался только с одним человеком — Матвеем Бортко, дядькой вора Фомы, привезшего его в этот «райский уголок», да и то — мимоходом.

Дефицит общения с людьми Васька восполнял походами в лес и на рыбалку. Когда улов был неудачен, питался грибами. В сельский магазин выбирался только за хлебом и табаком. Иногда покупал колбасу, консервы и водку. Пил «горькую» один.

Крепко подвыпив, Носов сокрушался по прошлой жизни и лил по ней слезы. С душевной мукой он поминал скопцов, их обряды, и тогда клялся себе, что снова сколотит «корабль», отыщет последователей, оскопит их и… Проснувшись утром, Васька вспоминал клятвы, данные себе по пьянке, и снова впадал в уныние, потому как знал не понаслышке, что время деятельности различного рода сект давно уже прошло. Советская власть в стране прочно отделила религию от государства, а потом уничтожила и саму религию во всех ее проявлениях. Граждане СССР перестали ведать Бога.

Скромная жизнь пришлого в поселке не интересовала никого. Люди перестали замечать как его самого, так и все его странности. Сельчане решили, что он — «с недохваткой», а над убогими посмеиваться не принято.

Однако участковый Григорий Карцев так не считал и докучал Ваське всевозможными придирками, проверками. Сначала он устанавливал личность пришлого, проверяя его документы чуть ли не ежедневно. Затем нашел где-то фотографию вора-рецидивиста по кличке Купец с надписью «розыск» и всячески пытался совместить ее с «темной личностью» Ефрема Романова. Тут бы Васька и погорел, но, к счастью, под фотографией не были указаны особые приметы, что и спасло его от разоблачения.

Крутой поворот в его тишайшей жизни произошел лишь с началом войны и приходом немцев. Принесшие с собой «новый порядок» оккупанты остро нуждались в помощниках, и Васька понял, что его час пробил!

* * *

После ухода старосты Матвея Бортко полицай Петро Назаров приоткрыл дверь в горницу и, не переступая порога, поинтересовался:

— Усугубишь самогоночки, Ефрем Романович?

Носов недовольно посмотрел на подчиненного и промолчал. Он сидел за столом, сложив перед собой руки. Перед ним лежало маленькое круглое зеркальце. «Морщины, глазницы впалые, — думал Васька, с тоскою разглядывая себя. — Мурло осунулось, щеки обвисли… Болезнь обострилась, и я старею не по дням, а по часам…»

Носов все молчал, и полицай решился повторить свое предложение:

— Стебани хотя бы соточку, Ефрем Романович, враз полегчает, а?

— Сам хлебай это пойло, — ответил, не глядя на него, Васька.

Петро немного подумал и снова сказал:

— Ну и пусть немчуру на дуге Курской поклацали, нам-то что с того? Надо думать, как когти рвать подальше отсюда, а не сиднями сидеть и Красную армию дожидаться.

— Э-э-эх, Петруха, — вздохнул Васька. — Это ты молод и здоров, как бык, а я уже на ладан дышу. Спасать свою шкуру смысла не вижу, все одно скоро подохну…

Печальным, незнакомым Назарову светом блеснули его впавшие глаза, и тот, растрогавшись, шагнул в горницу к начальнику.

— Ты чего заупокойную по себе справляешь, Ефрем Романович?

— Ничего я не справляю, а как есть говорю. Белокровие у меня. Слыхал про болезнь такую? Я уже давно помереть должен по врачебным прикидкам, а вот все еще живу. Так что куда ни плюнь, а к единому концу иду. Много я грехов смертных совершил в жизни своей беспутной и теперь кару за них Божью понести готовлюсь! И винить тут некого. Сам виноват!

— Да брось ты причитать, Романович!

— Я не причитаю, а говорю! И убиваться не собираюсь. Буду жить, покуда живу, и землицу топтать, покуда ноги носят.

Носов тяжело приподнялся с табурета, подошел к окну, с силой распахнул обе створки настежь. Поток свежего прохладного воздуха тут же ворвался в горницу. Васька несколько раз глубоко вздохнул всей грудью и снова вернулся на свое место за столом.