Книга Кунцельманн & Кунцельманн - Карл-Йоганн Вальгрен

В мастерской Тугласа было всё, что требовалось, чтобы писать пастиши под старых мастеров.

Краски старой рецептуры, старинный инструмент, даже холсты и панно тех времён… Он словно забыл все свои горести, он забыл, что Фабиан оставил его, что Аста вернулась в Финляндию, что корабль Тугласа вот-вот бросит якорь в нью-йоркской гавани… что он, скорее всего, никогда их больше не увидит. Мастерская в Пеликаньем переулке теперь принадлежала ему, он был хозяином фирмы. В его жизни начиналась новая эра. Но сейчас он целиком отдался работе, и ему не хотелось думать о будущем. Он смешивал краски, как это делали бы Караваджо и Бацци, если бы решили писать тот же самый мотив. Он писал на старых панно, приобретённых где-то Тугласом задёшево, панно с остатками старых красок, — на панно, которые они обычно использовали для реставрационных проб.

Закончив, он замер в недоумении, поражённый невероятным сходством его работ с оригиналом. Никто, подумал он, ни один человек не скажет, что это подделка, если её правильно представить. Сфальсифицировать сопроводительные документы, запастись солидным посредником — и сенсация готова. Конечно, их покажут экспертам, но и те в конце концов будут вынуждены признать подлинность… в крайнем случае, дадут заключение, что это копия, но копия, сделанная в ту же эпоху и, скорее всего, кем-то из учеников гения. Он сложил свои работы на складе; как только они были закончены, он понял, что достиг своей главной цели: внёс хоть какой-то порядок в хаос своей жизни.

По вечерам он делал перерыв и совершал долгие прогулки по городу. Всё чаще ноги, словно по собственной воле, приводили его к Хюмлегордену. Он наблюдал за мужчинами, молодыми и постарше, они входили в туалеты и выходили… он видел, как они парами скрывались в тёмных аллеях парка. Как легко купить несколько мгновений забвения, думал он, но никак не мог решиться.

Он возвращался в ателье, кляня свою робость, снова брался за кисти — и успокаивался.

Именно в эти недели он сделал свои первые пастиши под Кройера. Каким-то образом эта живопись тоже была как-то связана с Фабианом, хотя он и не мог бы сказать, как именно. Может быть, этот свет… этот робкий свет на полотнах живописца говорил о любви.

Он поставил на мольберты две только что прибывшие на реставрацию картины Кройера и начал просматривать каталоги. И на старых холстах, подражая мастеру, он написал свои мотивы. Он прятался в шторах в пансионате «Брёндум», он узнавал себя в какой-нибудь складке на лбу на портрете Анны Анкере, в блике в её глазу. Ноздри ему дразнил запах жареной куропатки с натюрморта. Он заменял детали оригинала, он пробовал так и этак, пока в результате перед ним не встали три совершенно новые работы. И каждую секунду он спрашивал себя: а что бы сделал на моём месте художник? Какой цвет выбрал бы он для подмалёвка? Как он согласовал бы композицию?

Закончив, он почувствовал полное опустошение, но и не только — к нему пришла странная лёгкость. У него было такое чувство, что копившееся целый год напряжение достигло высшей точки, конденсатор разрядился. Он запер за собой дверь и пошёл пешком в Клару. Домохозяин, у кого он арендовал мастерскую, подсказал, что в том же доме, прямо над ателье, освобождается квартира, и пообещал контракт. Уже в конце лета он должен был туда переехать.

На полу лежал ворох писем, и среди них ему сразу бросился в глаза голубой конверт, проштемпелёванный в Берлине. Он пробежал письмо глазами, стоя у окна, и усталость как рукой сняло.

Он посмотрел на часы — было около семи. Если ему повезёт, он успеет в «Чёрную кошку» на вечерний сеанс. И заодно подумает, что и как ответить на письмо — письмо от человека из прошлого.

Виктор запер комнату, которую снимал на Лестмакаргатан и направился в центральный район Стокгольма, носящий имя Клара.

5

* * *

Странное всё-таки место — южные пригороды Стокгольма! С автостанции отправляются автобусы с номерами, о которых житель центра никогда и слыхом не слыхивал. Вот, например, сто девяносто второй автобус на Норсборг, временная коммуникационная линия в Хёгдален и Сведмуру. Длинные красные автопоезда с трёхзначными номерами внезапно выворачивают на скоростные шоссе, о существовании которых ты уже давно забыл. Они летят в Хюддинге, Тумбу или ещё дальше — в Сёдертелье. На площади — вавилонское смешение языков. Женщины в паранджах и юбках до пят, чернокожие молодые люди часами просиживают на парковых скамейках. Двое господ в тюрбанах играют в нарды за выставленным на улицу ресторанным столиком.

Шведы, живущие в этих районах, тоже привлекают внимание: у многих грязные гипсовые повязки на руках или на пальцах, другие передвигаются на костылях, ещё у кого-то ортопедический воротник… и у всех у них вид людей, глубоко сожалеющих о своём появлении на свет. Совсем юные девочки катят детские коляски, а их шоколадные детишки тоже, кажется, никаких иллюзий насчёт своего будущего не испытывают. Раблезианских объёмов толстухи (или толстяки?.. пол не всегда определим), пыхтя, поднимаются по склону к станции метро.

Вокруг неработающего фонтана расположился торговый центр — несчитаное число небольших магазинчиков. Особенно широко представлены лавки, торгующие сумками и чемоданами, — такое впечатление, что здесь живут кочевники. Всегда готовые к худшему, эти потомки Каина в любой момент готовы упаковать своё имущество в гонконгский чемодан на колёсах за 299 крон, купленный у Хассана в «Башмаках и чемоданах», и в мгновение ока исчезнуть. Беженцы, над которыми навис дамоклов меч высылки. Безработные и бездомные шведы… А что происходит с мобильными телефонами? Лавок, продающих телефоны и контракты к ним, как минимум втрое больше, чем нужно на первый взгляд. А может быть, это естественно, подумал Иоаким. Двенадцать человек, втиснутых в двухкомнатную живопырку в одном из самых тоскливых двенадцатиэтажных домов на Рогсведслинге, построенном по чертежам новоберлинских коробок… чего здесь ожидать? Людям нужно хоть немного личной жизни, а здесь они делят один городской телефон ещё с одиннадцатью иракскими родственниками, сбежавшими от автомобильных бомб в Багдаде, или с большой семьёй нигерийских резчиков по дереву. И тогда ты идёшь к монголу и покупаешь корейский телефон с бельгийским контрактом, сто бесплатных минут в месяц, — и всего-то за… дёшево, дёшево, очень дёшево!

Хронические безработные.

Новые шведы неясного происхождения жадно поедают ливанские сладости около пекарни.

Некоторые втихую продают кат[116].

А вот эти персидские девочки (или туркменские, или армянские) очень даже красивы, подумал Иоаким, глядя в окно ресторана. В глубине души он был ориенталистом, и ничуть этого не стеснялся. Африканки в младшей возрастной группе (лет пятнадцать — семнадцать, прикинул он), проводящие летние каникулы в южностокгольмской провинции… смотреть на них человеку без предрассудков — чистое наслаждение. Они идут своей гордой походкой «а-поноси-ка-всю-жизнь-тяжёлый-кувшин-на-голове», не обращая внимания на жестокую в своей убогости архитектуру, и болтают по мобильникам на суахили с подружками в Юрдбру и Якобсберге. Женщины в бурках… каким-то образом эта одежда добавляет им женственности, под тонкой ярко-голубой тканью голое тело угадывается легче, чем под европейской одеждой… вот они гаремным шажком чапают в супермаркет купить лакрицы, приправу к ямбалайе и копчёный пири-пири… А какой выбор пряностей! Прокатись хоть по всей зелёной линии метро из Веллингбю в Хагсетру, такого отдела пряностей не найдёшь. Красивые восточноазиатские девушки (филиппинки?) на высоких каблуках и в дешёвых платьях из «Линдекса», имеющих то неоспоримое преимущество, что яркое полдневное солнце просвечивает их насквозь, — и сразу становится ясно, что многие по случаю жары лифчики оставили дома… А может быть, ему стоит вообще пересмотреть жизненный стиль. Наверняка можно жить счастливо, будучи холостяком в Рогсведе или Рутебру…