Книга Судный день - Курт Ауст

– И кому же вы, пастор, собрались отомстить? В чем вина графа? И что вам сделала Мария? – печально спросил Томас, с любопытством, но без осуждения. В этот момент переплет под его пальцами продавился со стороны корешка, и под деревянной пластиной я увидел углубление в полпальца шириной, откуда Томас вытащил тонкий металлический стилет. Посмотрев на рукоятку ножа в руках священника, я догадался, что нож он тоже достал из-под переплета.

Пастор зорко наблюдал за профессором, однако его, видимо, не смутило, что орудие убийства найдено.

– Профессор сам сказал – именно люди короля убили моих детей. Горе, причиненное ими, свело в могилу мою супругу. По королевскому приказу солдаты двинулись через Хиндруп. И король должен заплатить за их злодеяния.

Томас медленно покачал головой:

– В Библии написано также: “Сердце царя – в руке Господа, как потоки вод: куда захочет, Он направляет его”[27]. Значит, даже самый могущественный правитель действует по велению Божьему, и все мы лишь исполняем Его приказы, – и, веско проговаривая каждое свое слово, Томас закончил речь так: – Нет, пастор, не воля Господа толкает вас к мести, а ваша собственная скорбь. – Томас на секунду задумался и добавил: – К тому же король Христиан Пятый уже умер.

Пастор на миг отвел глаза, будто взглянув куда-то внутрь себя. Я вдруг испугался: мои руки так крепко стиснули рукоять пистолета, что удивительно, как он не выстрелил. Осторожно разжав пальцы, я задумался, смогу ли я выстрелить в пастора, но отбросил эту мысль: из-за Бигги выглядывала лишь его голова и плечо, к тому же стрелять я толком не умел, поэтому, скорее всего, попал бы в Бигги или в кого-то из четы фон Хамборк, замерших за спиной пастора, по другую сторону стола. Трактирщик вскочил и сейчас беспомощно потирал руки. “Только бы он не натворил глупостей!” – подумалось мне. Хозяйка побледнела и вцепилась в столешницу.

Пастор медленно открыл рот, собираясь с ответом. Его серые глаза потемнели и походили теперь на глубокий колодец.

– Господь сказал Моисею: “Я Господь, Бог твой, Бог ревнитель, наказывающий детей за вину отцов до третьего и четвертого рода”[28]. – Его голос окреп и зазвучал увереннее. Видимо, пастор вновь обрел внутреннее равновесие. Он слегка ослабил хватку и, стараясь унять боль в спине, переступил с ноги на ногу.

Но Томас не сдавался.

– Господь сказал Моисею: “Не убий”, а в Евангелии от Матфея написано: “Кто же убьет, подлежит суду”[29], – убедительно проговорил Томас, – исполните же волю Божью, Якоб Фриш, и предстаньте пред судом.

– Только пред Страшным судом в последний для этого мира день, – машинально подняв голову, пастор посмотрел на часы, а за ним – и все остальные. Трактирщик испуганно ахнул: длинная стрелка только что миновала цифру “сорок пять”. – В последний день перед Страшным судом, который вот-вот наступит… – повторил священник, при этом губы его скривились в некоем подобии улыбки, но в глазах горел гнев, поэтому улыбка эта скорее испугала меня, – у меня не будет других судей, кроме Всевышнего! – Выкрикнув это, он дернул рукой, в которой сжимал нож.

На шее Бигги выступила красная капля, но женщина не шелохнулась. Она посмотрела на Томаса, и тот спокойно кивнул, хотя лицо его блестело от пота.

– Я отпущу вас на все четыре стороны, пастор Фриш, – сказал профессор и поднял вверх стилет, – но перед этим прошу вас: расскажите, зачем герцог Готторпский дал вам эту Библию?

– Это орудие Всевышнего, который испытывал меня, как Он испытывал Иова. – Черные глаза священника сверкали, как две закопченные лампы. – Господь отнял у меня детей… отнял всю семью, чтобы испытать мою веру. Он…

– Как умерли ваша дочь и жена? – перебил его Томас.

Священник негромко, но визгливо рассмеялся: – Они умерли… умерли… – лицо его исказилось в жуткой гримасе, будто что-то раздирало его изнутри, – умерли… Бедная моя Лисбет, доченька моя… После… – он предостерегающе махнул рукой, – после всего разум у нее помутился. Она сделалась замкнутой, говорила лишь сама с собой… А когда мы приближались, сразу умолкала… – Он вновь скривился. В уголке рта пузырилась слюна, губы скривила отвратительная усмешка, а лицо вдруг обмякло, и ласково засияли глаза. Он будто увидел кого-то, кого не мог видеть никто из нас. – Ты ушла, маленькая моя Лисбет… Вода приняла тебя и унесла к Господу! Он забрал тебя, Всевышний взял тебя к себе, и ты должна была лечь в освященную землю, верно? Ведь это Господь тебя забрал, – он слегка повернул голову, – да, и тебя, любимая моя, ты тоже ушла к Богу, ты не вынесла горя, поэтому Всевышний накинул тебе на шею веревку… Это Он сделал, а не ты, ведь Он хотел забрать тебя к себе, но епископ… – в голосе зазвенела ненависть, – епископ сказал: “Не может лежать в освященной земле! НЕ МОЖЕТ ЛЕЖАТЬ В ОСВЯЩЕННОЙ ЗЕМЛЕ!” – Крик перешел в глухие рыдания, и пастор прижался лбом к волосам Бигги. Рука с ножом дернулась и опустилась, но саамка опять посмотрела на Томаса и не сдвинулась с места. Пастор успокоился, поднял голову и злобно проговорил: – Господь указал мне, куда идти, чтобы утолить жажду мести. Там, в библиотеке у королевского недруга, я нашел книгу Всевышнего, книгу Возмездия! И я получил книгу, но… – пастор хитро посмотрел на Томаса, – я пообещал никому не называть его имени, даже под самыми страшными пытками. Ни о чем не говорить! – И он торжественно, словно ребенок, поднял руку. – Я поклялся именем Всевышнего!

– Как вы узнали, что граф следит за вами? Возможно, он не…

– Он повсюду следовал за мной, – пастор резко перебил Томаса, – в Рибе он наблюдал за мной из окна, а на рынке не отставал ни на шаг. А когда я оборачивался, он тут же прятался. И здесь он вновь объявился…

– И тогда вы обыскали его комнату, верно? – осторожно уточнил Томас.

Пастор замолчал и, крепче вцепившись в Бигги, быстро посмотрел на дверь, а после перевел взгляд на Томаса. “Он решил сбежать, а ее забрать с собой как заложницу! – осенило меня. – Томас должен что-то предпринять!” Я стиснул пистолет. Профессор молчал, понуро опустив голову. Парик сполз, отчего Томас выглядел разбитым, побежденным.

– Зачем… почему священ… почему вы поступили так с Марией? Зачем заставили ее страдать? – услышал я будто вдалеке свой собственный дрожащий голос. Я старался побороть рыдания, преодолеть отвращение и бессилие, – зачем вы… изуродовали ее лицо?

Пастор посмотрел на меня, словно удивившись моему присутствию. Лицо его исказилось гримасой отвращения.

– Она всуе упоминала имя Господне! Блудница, она погрязла в грехе и пороках! Господь сказал: “Если же правый глаз твой соблазняет тебя, вырви его и брось от себя, ибо лучше для тебя, чтобы погиб один из членов твоих, а не все тело твое было ввержено в геенну”[30]. Я помог этой блуднице обрести спасение.