Книга Наковальня льда - Майкл Роэн

— Илс! — позвал он. — Керморван!

— Здесь! — отозвались голоса откуда-то сбоку и сразу стихли. Невидимая рука грубо встряхнула кузнеца, и он плотно сжал губы. Впереди разрасталось слабое сияние. Элоф увидел поляну в заповедной глубине лесной чащи, поросшую невысокой зеленой травой с золотистыми звездочками цветов. В центре поляны возвышался огромный одинокий ствол с красной корой, купавшейся в теплом предвечернем свете. Кузнеца подтолкнули туда; он уже ожидал, что его привяжут к дереву, но вместо этого лесные жители вывернули ему руки из-за спины и прижали их ладонями к коре. Затем они отпустили его и медленно, почти благоговейно отступили к краю поляны. Элоф обернулся и посмотрел на них, опустив одну руку. Одна из женщин молнией метнулась вперед, прижала его руку обратно к стволу и снова отступила. Ошеломленный, Элоф повернулся лицом к дереву. Он впитывал слабый, приятный аромат нагретой коры — волокнистой, с изогнутыми слоистыми чешуями, гладко-шероховатой под пальцами, как у любой другой сосны. Ему казалось, будто он гладит животное с мягкой шкурой — возможно, одну из своих коров — и ощущает течение жизни под кожей, игру мышц, биение пульса в венах. Он каким-то образом чувствовал энергию дерева, движение соков, сухой шепоток игл, жадно пьющие корни, медленный ритм неспешного, ничем не сдерживаемого роста. Это было странное, ни на что не похожее и возбуждающее ощущение. Перед его мысленным взором предстал весь лес, наполненный такой же жизнью. Его разум перелетал от деревьев к кустарникам, молодым побегам, папоротникам, стеблям травы, зернам, семенам и грибам. Среди них, пляшущие как пылинки в солнечных лучах, метались искорки быстрой, горячей энергии, словно специи в начинке огромного блюда, — животная жизнь среди растительной. Он чувствовал, как его усталость и потрясение исчезают, растворяются в солнечном тепле, как тает его жажда, словно он тоже пустил корни и прикоснулся к земным сокам. Борьба за существование, которую он заметил раньше, теперь казалась больше похожей на танец, на музыкальный отрывок в одной из множества тем, каждая из которых имела свое право на существование и не заглушала другие, чтобы не вносить диссонанс. Одни мелодии звучали громче, другие слабели, затем снова усиливались. Тогда Элоф осознал во всей полноте взаимосвязанную, тесно переплетенную жизнь леса, а также великое целое, составленное из его частей. Затрепетал лист, скрипнуло дерево, закружил ястреб, деловито закопошились муравьи; ясноглазый олень на поляне, потревоженный слабым звуком, на мгновение застыл и грациозным прыжком исчез в чаще. Проснулась мысль.

Почему вы пришли сюда?

— Почему? — Элоф в замешательстве оглянулся, но он уже знал, что слышит голос в своей голове. Голос был необъятным и безличным, словно могучий крик издалека. В нем звучала странная пронзительная нота, подобная завыванию ветра или пению рожков деревенских охотников в предрассветных сумерках.

— Меня зовут Элоф… — начал он.

Я знаю твое имя. Почему вы вторглись в мои владения?

— Я… мы хотели поскорее добраться до великого города Южных Земель, осажденного эквешцами.

До меня дошли слухи об этом. Что ты делаешь здесь вместе со своими друзьями?

Элоф с тревогой посмотрел на огромный ствол, уходивший в небесную синеву. Керморван говорил, что лес с давних пор был врагом сотранцев. Осмелится ли он рассказать этому голосу, который уже знает так много, о своей цели, о своем оружии?

— Я и мои спутники… мы собирались помочь осажденным.

Трое против многих тысяч? Они едва ли заметят вас.

Элоф стиснул зубы, удержавшись от гневного ответа.

— Значит, ты благоволишь эквешцам?

Свет внезапно потускнел. Вскинув голову, Элоф увидел, что солнце закатилось за верхушки елей и сосен. Серые облака проплывали в кружке неба наверху. Где-то далеко в лесу послышался волчий вой, исполненный глухого отчаяния.

Я не благоволю ни айка'я-ваша, ни тому, кто гонит их перед собой — охотничьему псу Лоухи. Разве ты не знаешь меня?

— Нет, — резко ответил Элоф, рассерженный тем, что с ним играют. Но в глубине души он сомневался в истинности своих слов. Поднялся ветер; деревья вздрогнули и тихо зашелестели, словно выражая свою покорность.

Я Тапиау.

Пальцы Элофа впились в мягкую кору.

— Я знаю о тебе не больше, чем это имя.

Разве? — В голосе прозвучало удивление, почти ирония. Огромная стая голубей взлетела белым трепещущим облаком, покружила над поляной и снова расселась на ветвях. — Тогда слушай меня, Единый. Я — сила, обитающая среди деревьев. Это мои владения, и я не даю тебе разрешения бродить здесь. Тебе следовало выбрать другой путь на юг.

— Мы пытались! — сердито выкрикнул Элоф. — Мы хотели проплыть морем, но киты выгнали нас на берег.

Даже так? Значит, Ниарад тоже не потерпел вас в своих владениях. Однако я проявлю милосердие. Иди, забирай своих спутников и возвращайся.

— Но это очень важно! — в отчаянии умолял Элоф. — Мы несем с собой… одну вещь, которая может решить исход сражения. Если мы не достигнем южного города через несколько дней, то опоздаем!

Ветер хлестнул ему в лицо, громко зашуршали опавшие листья. Элоф посмотрел вверх, затем по сторонам. Серые облака затянули небо плотной пеленой, приближался закат. Снова заморосил дождь. Больше не было произнесено ни слова, но Элоф сразу же ощутил присутствие сумрачной стены, подобной той, которую он видел у входа в лес, — полной отрешенности и безразличия. Он в сердцах ударил кулаком по шершавой коре, но тут же понял, что это бесполезно. Голос исходил не из дерева, но принадлежал всему лесу, протягиваясь до самых отдаленных, укромных уголков. Дерево служило лишь точкой сборки, фокусом его проявления, наподобие окна или двери. Теперь она была закрыта и заперта наглухо. Лес отвернулся от него.

Элоф повесил голову, его руки скользнули вниз по стволу. Он уже собирался отойти, когда услышал хриплое карканье и увидел черные точки, кружившие наверху. Небо сияло призрачным светом, издалека доносились глухие раскаты грома. Воронов было двое: они кружились и скользили в воздушных потоках, словно ради забавы оседлав надвигавшуюся грозу. Потом они устремились вниз по длинной спирали, обмениваясь резкими криками, такими выразительными, что кузнец почти мог разобрать слова. С хлопаньем крыльев они ворвались под крону исполинского дерева — на голову Элофа обрушился дождь игл и сухих шишек — и уселись на толстой нижней ветке, неожиданно покачнувшейся под их весом.

Один из них склонил голову набок и принялся рассматривать человека черными бусинками глаз.

— Думай! — каркнул он. Элоф ясно расслышал слово.

— Вспоминай! — прокаркал другой.

— Задержка! — проскрипел первый ворон и взъерошил перья на крыльях.

— Опасность! — отозвался второй и добавил на высокой, тревожной ноте: — Помощь!