Книга Аввакум - Владислав Бахревский

Савва лицом посерел и всюду вздремывал – на ходу, на исповеди, в беседе на полуслове.

Киприан, желая взбодрить его, назначил последнее перед пострижением послушание: отправил вместе с Прохором дрова заготовлять. За дровами на Соловках на лодках плавают, по каналам, вырытым еще во времена настоятеля Филиппа Колычева.

Деревья невысокие, крученные-перекрученные, чем сильней рубанешь, тем дальше топор отскочит. Выбились работнички из сил, пошли к морю подышать вольным воздухом, пока боль в руках унимается.

– Прохор, погляди! – Савва стоял перед выложенной из камней огромной спиралью. – Экая улитка… Кто же так балует?

Прохор подошел, смотрел на камни с тем же удивлением, что и Савва, но сказал знающе:

– Это не баловство. Это клали древние люди. Может, и лопари.

– А ты видел лопарей?

– Как не видеть. Я в Мезени жил. Туда лопари наведываются.

– Страшный, говорят, народ.

– Отчего же страшный? В шкурах ходят, рыбу сырую едят… Они и приветливые, и помочь всегда рады. Не обижай – и тебя не обидят. А коль обидишь – пеняй на себя. Сильнее ихних колдунов во всей земле нет… Приезжал к моему отцу торговать песцами один мужик. Стал просить двойной водки. Отец ему не хотел давать. От водки лопари ум теряют, становятся ее рабами. А мужик осерчал и показывает на икону Иоанна Крестителя с усекновенной головой: «Не дашь, голову тебе свою кину». Отец человек простой был, посмеялся, а мужик-лопарь нож вынул, голову себе отрезал и положил перед отцом на стол. Тут и матушка моя была, и мы, детишки. Крик поднялся, плач. Отец водку принес, а кому давать, не знает, безголовому как ее дашь? Лопарь кровь в ладонь со стола сгреб, на шею попрыскал, голову приставил и жив-здоров, водке рад и отца моего хвалит. Матушке тюленью шкуру подарил.

Савва встал ногами в точку, откуда начиналась улитка, и пошел, пошел кругами, из малого в больший, и его несло будто по трубе, и почувствовал – вышел!

– Я вышел, – сказал он Прохору.

– Вижу, что вышел, – согласился простодушный инок.

Сердце у Саввы трепетало, как трепещет мотылек крылышками. Открылось вдруг, что его путь не в улитку, где последний малый завиток и точка, а в иную сторону…

– Знаешь, Прохор, – сказал Савва, окидывая торопливым взором море, – Енафа моя жива. С первым кораблем уйду отсюда.

– С Богом! Люди Господу в миру нужны и угодны.

– Хороший ты человек, Прохор.

– Я не злой, – согласился инок.

22

20 июня Москва встречала кахетинского царя Теймураза Давыдовича. Царь Теймураз жил в Кутаиси у своего зятя, имеретинского царя Александра. Он пришел в Москву просить защиты от Персии. Внук его Николай Давыдович был зван к царскому столу во все праздники и торжества. От русских ждал царь Теймураз любви и защиты, хотя на престол его посадил великий падишах Аббас I. До пятнадцати лет кахетинский царевич был заложником при его дворе. Аббас поставил Теймураза на царство еще в 1605 году, а к 1648 году он потерял престол в третий, и в последний, раз.

Царь бывший, но встречали ради дружбы и единоверия, Георгия Победоносца ради и ради царственной крови с почетом. Алексей Михайлович, чтоб не осрамиться перед иноплеменным гостем, указал: «В Китае, в Белом городе и в Земляном валу в улицах», которыми идти грузинскому царю, и на Пожаре шалаши харчевников, и полки, и скамьи, и мостовой старый лес и в Тележном ряду прибрать все начисто».

Встречали Теймураза Давыдовича у Сретенских ворот, где на одной стороне дороги стоял рейтарский полк Змеева, стольники, стряпчие, дворяне московские, жильцы, на другой стороне – монахи, бояре, окольничие, думные люди. Под царским знаменем были Никита Иванович Шереметев да Иван Андреевич Хилков.

Царя Теймураза и его свиту отвели во двор князя Льва Александровича Шлакова-Чешского, и стало до него недосуг. В Малороссии противники гетмана Выговского довели дело до крови. Царские послы не сумели утихомирить гетмана. Выговский послал на полтавского полковника Пушкаря личную гвардию – тысячу наемников сербов да полтысячи казаков. Под Диканькою Пушкарь положил три сотни незваных гостей, а остальные разбежались.

Тогда гетман позвал Крымскую Орду. С Ордой воевать было страшно, и Пушкарь послал Выговскому покаянное письмо:

«Доброго здоровья и всяческих радостных потех милости твоей от Господа Бога желаем. Ведомо учинилось нам, что ты, подняв Орду, хочешь огнем и мечом искоренить города украинские… Теперь от его царского величества приехал к нам стольник Алфимов для успокоения, чтоб между народом христианским кровопролития не было… Полагаемся на государеву волю и просим твою милость, прости нам наше неисправление перед тобою, а вперед, по царскому повелению, мы у тебя всегда в послушании будем, как и другие полковники, только будь милостив и отошли Орду назад в Крым, а царских и заднепровских городов ей не отдавай и в плен христиан не вели брать».

Выговский в покорность Пушкаря не поверил. Для его тайной измены нужны были изменники, а Пушкарь царской присяге верен. Гетман явился под Полтаву с большим войском. Пушкарь напал на обоз, взял скарб гетмана, но в другом бою Пушкарь погиб, а с ним восемь тысяч казаков да еще тысяча у победителя.

Послы доносили в Москву: Выговский требует отозвать из Приднепровья войско Ромодановского, грозит возмущением казачества, если из городов не уедут царские воеводы. Гетман грозил упреждая. Всего кроме Киева в Малороссию было послано семь воевод, а на место прибыли только двое: в Белую Церковь – Григорий Сафонов, в Чигирин – Александр Скуратов, который был при Выговском. Полковник Богун, не стесняясь гетмана, сказал Скуратову: «К нам воеводой в Чигирин едешь, нездоров от нас выйдешь».

Выговский, боясь, что правда о его измене откроется прежде, чем он поставит своих людей в полках и сотнях, слал жалобы на Ромодановского и особенно на только что прибывшего киевского воеводу боярина Василия Борисовича Шереметева. Он-де остуду чинит между царем и казаками, с ним, гетманом, не повидался, не посоветовался. А Шереметев и впрямь почитал себя, царского воеводу, выше гетмана. Не поспешил в Чигирин на поклон. Послал сказать Выговскому, чтоб в Киев ехал. Алексей Михайлович думать о малоросских делах позвал все того же Артамона Матвеева да Семена Лукьяновича Стрешнева, который ведал Литовским приказом. Положил перед Артамоном список воевод, посланных в города Малороссии, но прочитал сам, скашивая глаза:

– Белая Церковь – Григорий Сафонов, Корсунь – Аверкий Болтин, Нежин – Степан Бутиков, Чернигов – Андрей Дашков, Полтава – Алексей Чириков, Миргород – Никифор Поленов… А в Чигирине Скуратов, но он только именем воевода, без войска послан, быть при гетмане… – И посмотрел Матвееву в глаза: – Всех знаешь?

– Всех, государь. Люди степенные, терпеливые, но твердые.

– Терпеливые – хорошо. Твердость… Бог с ней… Не до гордыни. Нам одно и нужно, чтоб Выговский не разорил гнезда, слепленного нами с Хмельницким… Бог даст, булава к его сыну воротится. Хмельницкий о том просил, и мы обещали…