Книга Медвежий ключ - Андрей Буровский

Зато теперь люди были ему очень хорошо видны, а сами они и не подозревали об его близком присутствии. Вот люди пробежали мимо. Будь с охотниками собаки, этот номер у него бы не прошел. А так… Грязно-бурая туша, как с перепугу показалось, размером примерно со слона, вылетела из подроста кедрача, на секунду зависла, сверху и сбоку рухнула на людей. Болезненный вскрик, выстрел в упор, нехороший хруст и еще выстрел.

— Смотри, откуда взялся!

— Надо же!

— Оттаскивай!

— Костя, очень больно?!

Последний вопрос был совершенно праздным — взглянуть на перекошенное лицо Константина было бы совершенно достаточно.

Не понадобились даже лаги, упирались в тушу руками, подводили ружья для упора. Потащили Константина, и остановились от его болезненного вскрика.

— Где болит?!

— Когда не трогаете — то нигде…

Опытный Акимыч отстранил остальных, ощупал массивное тело. Стараясь действовать незаметно, помотал головой остальным.

— Ну что, Василий Акимович? Жить буду?

Голос у Константина стал непривычно высоким, и как он ни старался, все же жалким.

— Будешь, Константинушка, будешь! Через несколько дней бегать будешь! — ох, слишком бодрый, слишком оптимистичный голос у Зуева! Слишком уж он во всем уверен, не обманул он Костю Донова.

— А что же я тела не чувствую? Позвоночник перебит?

— Не перебит… Поврежден… В наше время это знаешь как все делают!

— Ладно… Положите, чтобы лес видеть.

— Помирать собрался?! Не помрешь! А на спину не перевернем — он тебя за спину схватил, там раны главные.

— Не чувствую… Почти не чувствую.

Все это время Зуев вместе с Сашей Хлыновым ловко раздевал, ловко бинтовал Константина. Сумрачно смотрели остальные, как ворочают они неподвижное, бесчувственное тело. Конец Константину Донову, молодому пополнению охотников; если не помрет сразу, все равно это уже не человек — живая голова на мертвом теле. Так и будет он лежать, пока от пролежней или пустяковой простуды не помрет. И хорошо, если помрет быстро, до того, как смертельно надоест всем родным; до того, как они сами начнут призывать этот конец, в глубине души ждать — когда же…

— А ведь этот… второй — он далеко не убежит! — Зуев кивнул в ту сторону, куда продолжал драпать второй зверь. — Тут рядом здоровенное болото.

— Не убежит! — поддержал старшего Володька. — Тут врезается один залив… С той стороны — другой, деваться ему некуда. Добьем?

— А что? Давайте добьем, мужики. Саша останется с Константином, мы часа за два управимся…

Акимыч организовывал погоню за последним еще ушедшим зверем. Ну очень уж руки чесались… Все отметили, что будет правильно, если останется с Константином именно Саша Хлынов, который с ним всегда был ближе остальных.

— Саша, ты лагерь разбей, полог натяни, мяса навари… — уже распоряжался Зуев, и народ поддерживал его, соглашался сделать последний рывок.

Да почему бы и нет? Солнце не село, до болота — с километр, и свернуть поганому зверюге уже некуда. В горячке погони и боя как-то забылось, что молодой светлый зверь ни на кого не нападал, только спасался, а старый погиб, давая молодому убежать.

— Возьмем злодея?

— Успеем…

Следы свежие, ведут по топкой почве… Вон туда.

— Сам утопнет, а нам не дастся…

— Посмотрим, может быть и дастся. А нет — туда ему и дорога.

Зверь с перепугу помчался в совсем гиблые места, стал уходить по болоту. Хлюпала вода, колыхалась почва под ногами. Сделаешь шаг, и забулькает, заурчит где-то далеко в стороне, вспенятся пузыри на поверхности; легко подумать, будто твои шаги никак не связаны с бульканьем, с выходящими газами. Но связаны, очень даже связаны шаги, сотрясения почвы, и смещения подземных пластов на этой непрочной, подвижной, пропитанной водой земле. Нехорошо здесь находиться человеку, и одно только радует сердце — большущие глубокие следы, еще заливаемые водой, неспокойная вода колышется, только что обеспокоенная выходами газов из потревоженных недр. Зверь тут прошел только что! Близок конец!

Вон мелькнул над кочками длинный коричневый хребет, завис на мгновение, исчез.

— Бей!

— Уже не видно, давай дальше.

Как будто еще раз мелькнул хребет… или это только показалось? Вон замаячило над чернеющей водой кусты, стала тверже почва, перестали вырываться газы. Конец болоту?!

Пошло какое-то заросшее тальником пространство, вроде бы, здесь повыше, посуше. Тальник высотой метра в два, в полтора, в нем затаятся и десять медведей, если им нужно; тем более, солнце садится, не рассчитали как следует, времени. Налетает ветерок, колышет тальник, шорох тонких стволиков и листьев скроет звуки шагов. Со всех сторон — открытая вода.

— А ну, Андрюха, Кольша — с той стороны, Володька — за мной!

В Акимыче проснулся дух таежного Наполеона, и действие было впрямь верное — обежать островок, поискать, куда уходят следы. А они никуда не уходили; их вообще не было, следов.

— Э-ге-ге, Андрюха! Далеко вы?

— Во-от они мы!

— Весь островок — метров двести… Так получается.

— Не больше…

Оба отряда встретились на другой стороне островка. Нет следов… Нет следов пришедшего на островок зверя, нет следов медведя на островке, нет следов уходящего с острова медведя. Зверь как растворился, не доходя до островка, поросшего тальником.

— Прочешем!

Охотники уставились на Акимыча, признавая его руководство. Становись Андрюшка тут, Володька… там, Кольша — здесь… Солнце почти коснулось вершин леса на хребте; возвращаться к трупу Константина придется уже точно в темноте. Люди шли, приготовив оружие: где же ты, медведь-колдун, зверь, не оставивший следов?!

Не было зверя на островке. Не только сейчас нет — никогда не было; нет никаких следов, нет лежек, нет запаха, нет шерстинок на стволиках тальника. То прямо перед ними мелькал ненавистный медведь, а то исчез бесследно, как будто и не было следов, колыхания воды, мелькнувшего над кочками хребта…

Пустой островок среди болота, близкие хребты Саян — кажется, что совсем близко. Веет закатный ветер, морщит словно покрытую олифой, рыже-черную воду озера. Плывет по рыже-черной закатной воде куча сучьев, на ней — гнездо рогатой утки чомги. Еще какая-то птица, черный силуэт на бирюзовом предзакатном небе, взлетела, захлопала крыльями, понесся над камышами печальный долгий крик. Опять нырнула.

Солнце зашло за хребты, сразу стало гораздо холоднее. Темнота поползла вместе с длинными тенями, и вместе с темнотой поползла жуть. Сесть бы сейчас в высокоствольном кедраче, примять папоротник, чтобы закатный, потом ночной ветер вздыхал где-то высоко над головами, развести высокий костер, отгоняющий холод и мрак. Сидеть бы сейчас, жарить этого последнего медведя, поминать Константина…