Книга Ночи Калигулы. Падение в бездну - Ирина Звонок-Сантандер

LXVIII

Накануне январских календ, в последнюю ночь года, Гай лежал без сна, разглядывая узоры на потолке. Он перечислял имена тех, кто вызывал в нем страх и подозрительным поведением, и близким родством.

— Лепид, Клавдий, Марк Виниций… — шептал он, загибая пальцы. — Все они в случае моей смерти могут рассчитывать на императорский венец…

Он спрыгнул с ложа, закутался в шерстяной плащ и вышел из опочивальни. Около дверей дежирили преторианцы. Гай пальцем поманил центуриона и, задыхаясь от волнения, шепнул ему:

— Немедленно приведи во дворец Марка Эмилия Лепида, дядю Клавдия, Марка Виниция, Гая Пассиена Криспа и Гая Кассия Лонгина.

Центурион поклонился, приложив ладонь к груди. Гай, шлёпая босыми ногами по мраморному полу, побежал в дальний конец дворца. Там, в небольшой, но роскошно обставленной кубикуле, проживал актёр Мнестер — любимец императора. Калигула порою приказывал ему наряжаться Друзиллой и ласкал его, вспоминая покойную сестру.

Указанных патрициев подняли с постели посреди ночи. Не позволив одеться, затолкали в закрытые носилки и привезли во дворец, испуганных как никогда.

Преторианцы загнали мужчин в плохо освещённый атриум, велели сесть на мраморные скамейки и ждать. Время тянулось мучительно долго. Обливаясь потом, вздрагивая от холода и страха, патриции искоса осматривали друг друга. Старались понять, в чем виноваты все они, и какое наказание ждёт их.

Марк Лепид приходился Калигуле двоюродным братом с материнской стороны, Клавдий — дядей со стороны отца. Родство слишком близкое и уже потому — опасное. Виниций был женат на Ливилле, Крисп — официально объявлен женихом Агриппины. Только Гай Кассий Лонгин не имел никакого отношения к императорской семье. Его племянник Луций давно перестал быть супругом Друзиллы. Вина Лонгина — особая. Старый сенатор не раз противоречил императору и поучал его управлять государством.

Патриции не разговаривали. Опасались: каждое слово может быть подслушано и донесено императору. Каждый неверно истолкованный жест может ухудшись их положение, и без того неясное.

Рабы шептались за парчовым занавесом. Оттуда доносились подозрительная возня — словно переставляли что-то тяжёлое. Может, готовили для них эшафот? Эта мысль пришла в голову всем одновременно. Клавдий, самый слабый и запуганный, был близок к обмороку. Остальные не слишком сильно отличались от него.

В атриум скопом вбежали преторианцы. Слабо вскрикнул Клавдий, прикрывая ладонями седеющую голову. Отчаянно прикусил губу Марк Лепид, успев подумать: «Зачем я медлил? Давно надо было нанести Гаю решающий удар!»

Мечи угрожающе болтались у крепких солдатских бёдер, прикрытых красными туниками. Остро отточенные лезвия несли смерть. Пять патрициев испуганно застыли в её ожидании.

Преторианцы зажгли светильники и построились в ряд около стены. Испуганные патриции переглянулись, не веря происходящему: все остались живы! Ничего не произошло! Солдаты не изрубили их мечами, словно начинку для мясного рулета! Правда, неизвестно, что ещё ждёт их впереди!

Распахнулась дверь, ведещая в жилые помещения. Раздалась нежная музыка. Пятеро патрициев изумлённо повернули головы и увидели стайку голых мальчиков, играющих на флейте, и обнажённых девушек, трясущих систрами в такт музыке.

— Приветствуйте Гай Цезаря, Юпитера Латинского! — высоким, почти женским голосом, пропел Мнестер.

Два мальчика, старательно вихляя задом, как научил их актёр, отдёрнули в сторону занавес. Взгляду патрициев открылась наскоро сколоченные подмостки, покрытые красно-синими персидскими коврами. На подмостках, спиною к зрителям, застыла в изломанной позе высокая фигура в женской тунике и темно-красном покрывале.

Музыка, приятная на слух, напоминала прилив и отлив морской волны. К систрам и флейтам добавилось мелодичное звучание арф и лир. Женщина на сцене выгнулась и начала плясать.

В движениях танцовщицы было нечто дикое, грубое, варварское. Так, наверное, плясали германцы в день, когда три римских легиона под командованием Квинтиллия Вара угодили в их ловушку.

Танцовщица обернулась к патрициям нарумяненным лицом, и они с изумлением узнали Калигулу. Он был страшен. Тонкие губы, ярко накрашенные кармином, выделялись на белом лице кровавой полосой. В ушах покачивались серьги, сделанные в виде мечей. В глазах, глубоко запавших и кажущихся более тёмными, читалась угроза.

Калигула выкручивался и приплясывал вокруг Лепида, сверлил его пугающим взглядом. Затем прыгнул, перекрутился в воздухе и очутился около Клавдия, напугав толстяка до смерти. Затем наступила очередь Виниция, Криспа и Лонгина почувствовать страх.

Музыка оборвалась на высокой ноте. Систры звякнули в последний раз. В наступившей тишине Калигула подпрыгнул в последний раз и убежал, подражая движениям египетской танцовщицы. Пятеро патрициев долго не могли опомниться: сидели неподвижно, открыв рты и уставившись в пространство. В бессмысленном танце императора каждый увидел пугающий скрытый смысл.

Вопрос Кассия Хереи вывел патрициев из оцепенения.

— Цезарь спрашивает: пришлось ли вам по нраву представление? — сухо проговорил начальник преторианской гвардии.

— Да, разумеется! — поспешно заверили они. Каждый лихорадочно подыскивал в памяти подходящую похвалу: талантливо, замечательно, великолепно… Эпитет «впечатляюще» подошёл бы лучше всего. И лгать не нужно: танец Калигулы и впрямь был таковым.

— Можете покинуть дворец, — Херея махнул преторинцам, приказывая им освободить проход.

Лепид, Клавдий, Виниций, Крисп и Лонгин, облегчённо вздыхая, бросились прочь из атриума. Клавдий в сандалии на одну ногу (именно в таком виде его вытащили из опочивальни) поковылял в свои покои. Остальные толкались у выхода. Каждый старался поскорее убраться из страшного места. Носилок, доставивших их во дворец, уже не было. Патриции бежали домой по тёмным улицам полураздетые, разутые, взлохмаченные и с перекошенными лицами.

* * *

Наплясавшись, Гай проспал без перерыва пять часов. Счёл это добрым знаком: бессонные ночи измучили его.

Цезония сладко спала рядом. Калигула нежно поцеловал её, подумав при этом: хорошо бы сунуть ей, сонной, живую мышь в вырез туники. Цезония так боится мышей! Она, конечно, обидится. Но её легко умилостивить, подарив пару серёг или диадему.

Гай развеселился, предвкушая удовольствие от задуманной шутки, и покинул опочивальню в приподнятом настроении.

Накануне в Риме было объявлено: император, любимый и почтитаемый народом, ждёт от граждан новогодних подарков. Сенаторам и всадникам предписывалось нести во дворец золото. Зажиточным плебеям позволялось дарить серебрянные сестерции. Никудышним беднякам оказывалось снисхождение: они могли принести в дар медные ассы.

Гай наскоро позавтракал и вышел на Форум. Около входа в храм Кастора и Поллукса преторианцы рядами выстроили пустые бочки, числом около тридцати. Сгоняли со всего города прохожих: мужчин и женщин. Заставляли их бросать в бочки все деньги, которые были при них.