Книга Жестокое и странное - Патрисия Корнуэлл
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Почему вы предпочитаете работать с трупами, вместо того чтобы иметь дело с живыми людьми? – поинтересовалась она. – Довольно странный выбор для врача.
– Именно забота о живых и заставляет меня заниматься изучением трупов, – ответила я. – От мертвых мы узнаем то, что идет на благо живым, и следует отдать им должное.
– И на вас это не действует? – спросил пожилой мужчина с большими мозолистыми руками. Он сморщился, как от боли.
– Конечно, действует.
– Сколько лет вам еще пришлось учиться после окончания средней школы? – спросила полная чернокожая женщина.
– Семнадцать, включая аспирантуру и практику.
– О Боже мой!
– И где вы учились?
– Вы имеете в виду, в каких учебных заведениях? – переспросила я худого молодого человека в очках.
– Да, мэм.
– Сент-Майклз, Академия Лурдской Богоматери, Корнелл, Джонс Гопкинс, Джорджтаун.
– Ваш отец был врачом?
– Мой папа был владельцем небольшого продуктового магазинчика в Майами.
– Не хотел бы я оказаться на месте того, кому пришлось платить за столько лет учебы.
Кто-то из членов жюри тихонько рассмеялся.
– Мне всегда удавалось получать стипендию, – сказала я. – С самой средней школы.
– У меня дядя работает в похоронном зале «Сумерки» в Норфолке, – сказал кто-то из жюри.
– Перестань, Барри. Нет похоронного зала с таким названием.
– Я не шучу.
– Ерунда. В Файеттвилле есть зал, которым владеет семейство Стифф[9]. Ни за что не угадаете, как он называется.
– Куда там.
– Вы не здешняя?
– Я родилась в Майами, – ответила я.
– Скарпетта – испанская фамилия?
– Нет, итальянская.
– Интересно. Мне казалось, все итальянцы смуглые, темноволосые.
– Мои предки из Вероны, это на севере Италии, где значительную часть населения составляют потомки савояров, австрийцев и швейцарцев, – терпеливо объясняла я. – Многие из нас голубоглазые и светловолосые.
– Вы наверняка умеете хорошо готовить.
– Это одно из моих любимых занятий.
– Доктор Скарпетта, я не совсем хорошо понял, какую должность вы занимаете, – сказал хорошо одетый мужчина приблизительно моего возраста. – Вы являетесь главным медицинским экспертом Ричмонда?
– Штата. У нас четыре районных отделения. Центральный офис здесь, в Ричмонде, Прибрежный – в Норфолке, Западный – в Роаноке и Северный – в Александрии.
– И шеф, значит, находится в Ричмонде.
– Да. И это, на мой взгляд, довольно логично, поскольку судмедэкспертиза является частью правительственной структуры штата, а законодательные органы штата находятся в Ричмонде, – ответила я, и в этот самый момент дверь открылась и в зал вошел Рой Паттерсон.
Это был широкоплечий видный чернокожий мужчина с коротко постриженными, начавшими седеть волосами. Он был одет в темно-синий костюм с двубортным пиджаком, а на манжетах его бледно-желтой рубашки были вышиты его инициалы. Он поприветствовал членов жюри и холодно поздоровался со мной.
Я догадалась, что женщина с ярко накрашенными губами являлась старшиной присяжных. Откашлявшись, она довела до моего сведения, что я не обязана давать показания и что все сказанное мной может быть использовано против меня.
– Я понимаю, – ответила я, и меня привели к присяге.
Возвышаясь надо мной, Паттерсон кратко представил меня и более подробно рассказал о власти, которой наделен человек, занимающий мое положение, и о том, с какой легкостью этой властью можно пользоваться не по назначению.
– И кто же мог быть свидетелем? – вопрошал Паттерсон. – В большинстве случаев никто не наблюдал за работой доктора Скарпетты, за исключением того человека, который был возле нее практически каждый день. Сьюзан Стори. Но мы не услышим ее свидетельских показаний, дамы и господа, потому что она и ее не родившийся на свет ребенок мертвы. Однако мы услышим их сегодня из уст других людей. И перед вами предстанет написанный ими портрет холодной, тщеславной женщины, стремящейся к власти и совершающей роковые ошибки. Сначала она платила Сьюзан Стори за ее молчание. Затем убила ее ради этого.
Когда речь зайдет о тщательно спланированном преступлении, подумайте, кто может сделать это лучше человека, являвшегося экспертом по расследованию преступлений? Специалиста, знающего, что убивать кого-то в машине следует мелкокалиберным оружием во избежание рикошета пуль. Специалист не оставит улик на месте преступления, даже стреляных гильз. Специалист не станет пользоваться своим собственным оружием – пистолетом, о котором знают его друзья и коллеги. Он не будет пользоваться чем-то таким, что может вывести на него.
А разве нельзя было воспользоваться револьвером из лаборатории? Ежегодно, дамы и господа, судами конфискуются сотни единиц огнестрельного оружия, использованного для совершения преступлений. Что-то из него передается в лабораторию штата. Насколько нам известно, револьвер двадцать второго калибра, тот самый, что был приставлен к затылку Сьюзан Стори, в настоящий момент висит на щите в лаборатории по исследованию огнестрельного оружия или находится в учебном тире, где среди других судмедэкспертов обычно тренировалась в стрельбе и доктор Скарпетта. Кстати, с таким мастерством ее приняли бы на службу в любое полицейское управление Америки. И ей уже однажды довелось убить человека, правда, я говорю о том случае, когда ее действия квалифицировались как самооборона.
Я сидела, молча уставившись на свои сложенные на столе руки, протоколист суда бесшумно нажимала на клавиши, а Паттерсон продолжал. Он всегда говорил красноречиво, но обычно не знал, когда надо остановиться. Попросив меня объяснить происхождение отпечатков на конверте, найденном в комоде Сьюзан, он так долго и пространно пытался подчеркнуть неправдоподобность приведенных мною доводов, что, мне показалось, некоторые члены жюри стали недоумевать, почему сказанное мною не может быть правдой. Затем он перешел к деньгам.
– Правда ли то, доктор Скарпетта, что двенадцатого ноября вы пришли в филиал «Сигнит-бэнк» и выписали чек на сумму десять тысяч долларов?
– Да, это так.
На какое-то мгновение Паттерсон заметно растерялся. Он предполагал, что я сошлюсь на Пятую поправку.
– А правда ли то, что в тот раз вы не положили деньги ни на один из своих счетов?
– И это тоже правда, – ответила я.
– Следовательно, за несколько недель до того, как лаборантка вашего морга положила на свой счет неизвестно откуда взявшуюся сумму в три с половиной тысячи долларов, вы вышли из «Сигнит-бэнк» с десятью тысячами наличных в кармане?