Книга Черный Бумер - Андрей Троицкий

Дважды в неделю, по вторникам и пятницам люди, выполнявшие поручения Радченко, собирались на съемной квартире, защищенной от прослушки.

— Неужели у вас ничего не появилось на этого судью? — с этого вопроса Радченко начинал каждый разговор. — Этот тип нужен мне позарез, без него я в глубокой заднице. Вы собрали на него груду бесполезных бумаг. Какая-то там интрижка с секретуткой. И та интрижка уже быльем поросла. По-вашему получается, что с этого кадра можно икону писать, а?

— Мы копаем, но пока все глухо, — за всех отвечал субъект по прозвищу Хобот, подполковник ФСБ в отставке, он слыл великим спецом по прослушке и наружному наблюдению. — Семьянин, честный, не растратчик. Нет долгов, нет собственности. Одни убеждения.

— Слушай, таких людей не бывает. У каждого рыло в пуху. А пятна есть и на солнце. А ваш объект — провинциальный судья, у которого наверняка найдется страшный скелет в шкафу.

— Он чист, как уши молодого поросенка.

— Не верю, — орал Радченко. — Кстати, в досье вы пишите, что Горчаков играет в шахматы. С кем именно он играет? Что собой представляет этот знакомый?

— Да какая разница с кем Горчаков переставляет фигуры? — Хобот не любил, когда его учит молокосос адвокат. — Какай-то там жалкий завхоз.

* * *

За неделю до начала первого судебного заседания Дима Радченко побывал в Москве, проторчав полтора чала в кабинете главы фирмы Виталия Ивановича Саморукова. Босс живо интересовался этим, на первый взгляд, рядовым уголовным делом, потому что человек, заключивший договор с его адвокатской конторой не просто клиент с мешком денег, он близкий друг Саморукова, хозяин дал слово: он сделает все, чтобы осужденный получил срок ниже низшего придела и, если немного повезет, вовсе избежал зоны. Но обстоятельства складывались так паршиво, что самые робкие надежды на смягчение приговора казались смелыми. И Саморуков начинал впадать в уныние и жалел о своих обещаниях.

— Дима, мы по долгу службы много времени посвящаем вранью. Давай будем честными хотя бы пять минут в сутки, — сказал он. — Пять минут — слишком много. Будем честными хотя бы две минуты. Я требую прямого ответа. Тебе не кажется, что дело выше твоей головы? А?

— Нет, — ответил Радченко.

— Сейчас у нас еще есть пространство для маневра, хоть и маленькое, но есть, — продолжал Саморуков. — По ходатайству обвиняемого, суд может поменять адвоката. Ефим Семенович Вельдман — специалист по уголовным делам, каких в Москве не найдешь. Я вижу, что ты зашиваешься, все из рук валится. Короче, предлагаю поставить на это дело нашего старого зубра. Ты молод, Дима, блестящая карьера еще впереди. Из тебя получится второй Плевако или бери выше. Дорастешь до моего уровня. Ха-ха… Шучу. Но это не твой шанс. Согласен?

— Разумеется, — кивнул Радченко. — Разумеется, не согласен. Категорически. То, что сделает на процессе Вельдман, сделаю и я. Не хуже его, а лучше. Кроме того, поставить именно меня на это дело просил ваш друг Михаил Адамович Демидов. Меня поставить, не Вельдмана. Мне остается только зацепить этого черта, судью. И тогда я гульну по масти.

— Не надо блатного фольклора, здесь не вокзальный пивняк, — нахмурился Саморуков. — Дочь Демидова Лариса влюблена в обвиняемого как кошка, ты это знаешь. Это она вынудила отца вступить в переговоры со мной и постараться вытащить с нар ее Костю Логинова. А ты — хороший знакомый дочери моего друга. Лариса почему-то очень высокого мнения о твоих профессиональных способностях. Хотя я этого мнения, увы, не разделяю.

— Но вы только что сказали: второй Плевако и все такое.

— Твои таланты еще раскроются. А пока у нас это гнилое дело, которое ты провалишь.

— Которое я выиграю, — возразил Радченко, подумал, что напрасно разбрасывается словами. Как бы потом не пришлось назад отыгрывать.

— И все-таки я решил поставить Вельдмана.

— Если вы так поступите, я тут же позвоню Ларисе Демидовой, — выпалил Радченко. — И завтра же на деле буду снова я.

— Блин, доконать ты меня решил, — покачал головой Саморуков. — Сейчас на тебя работает целый штат наших сотрудников. Они пасут судью, рассматривают его жизнь под микроскопом. Они работают с присяжными заседателями. На дело брошены большие силы и средства. Демидов оплатит все расходы, плюс взятки. Но, скорее всего, просто выбросит деньги на ветер. Теперь подумай: что станется с тобой? Сейчас у тебя хорошая квартира в Москве, банковский счет.

— Я понимаю, с чем связался.

— Если ты облажаешься, Демидов тебя в утиль сотрет. И я ему помогу в этом начинании. Нашим хорошим отношениям с тобой наступит конец. Ты потеряешь все. Забудь о карьере и деньгах. Станешь в забубенной юридической консультации давать советы выжившим из ума нищим старухам. За копеечную плату. Нравится?

— Не очень. И все-таки это мое дело.

— Но, скорее всего, тебе вообще не дадут работать в Москве, — Саморуков упал в кресло. — Даже в юрконсультации. Вообще нигде. Демидов очень постарается до конца раздавить тебя, а он влиятельный человек. С огромными связями. У тебя не останется друзей, потому что у нищих друзей не бывает. Будешь в колхозе, где-нибудь на сто первом километре, на тракторе землю пахать.

Радченко живо представил себе бескрайнее поле, черное от проливных дождей. Он сидит в холодной кабине, впитавшей в себя запахи солярки и ветоши. Радченко глушит двигатель, достает из-под сидения узелок с обедом. Несколько вареных картофелин, пара ломтей плохо пропеченного ржаного хлеба и бутылка молока, в котором плавает жирная муха. Он наблюдает, как на краю поля ветер гнет до земли молодую березку, срывая с нее последние листья, а дождь барабанит по стеклам кабины, выбивая мелодию похоронного марша. Картина получилась такой жизненной, что стало жалко самого себя. На одной чаше весов достаток, карьера, теплое место преуспевающего в конторе «Саморуков и партнеры», на другой…

— Я жду твоего ответа.

— Не хочу бросать это дело. И не брошу, — ответил Радченко.

Минута тягостного молчания, слышно лишь, как босс постукивает пальцами по бронзовому чернильному прибору.

— Ладно, Дима, это твое решение, — Саморуков выглядел расстроенным и усталым. — Теперь давай по существу. Что там и как? Рассказывай.

— Весь вопрос в этом проклятом пистолете. У следствия есть главное вещественное доказательство совершения преступления. Все остальные доказательства, показания свидетельницы и потерпевшего — по боку. Если бы не этот ПМ, я бы развалил дело в пять минут.

— И какие планы? — усмехнулся он. — Ты хочешь проникнуть в прокуратуру и выкрасть ствол из комнаты, где хранят вещественные доказательства?

— Но это не наш стиль работы, — покачал головой адвокат.

Глава двадцать вторая

Слушанье дела открылось в начале июня. Радченко удалось лишь дважды получить разрешение на встречу с обвиняемым в следственном кабинете местной тюрьмы. Костя Логинов был замкнут, адвокатам он верил меньше, чем телевизионным дикторам. Но держался неплохо, признательных показаний в ходе предварительно следствия от него добиться не смогли, хотя контролеры СИЗО и следаки очень старались: Костя дважды в бессознательном состоянии попадал в тюремный лазарет, якобы с приступом стенокардии и простудой. И врачи возвращали его к жизни.